Он был голубым тигром моего зова. Теоретически, у меня было достаточно вертигров, из которых я могла вытягивать энергию, так что моя возможная ближайшая смерть не отразилась бы на Натаниэле, так как я могла выбирать из кого брать эту энергию. Тот факт, что я променяла бы жизнь Синрика на жизнь Натаниэля, встань такой выбор, не позволял мне чувствоватьсебя лучше по поводу того, что он был моим любовником. Синрик входил в список людей, которым я звонила или писала, если мне надо было куда-то срываться по работе. Некоторые из списка, могли связаться со мной мысленно, например как Жан-Клод; хотя не со всеми так гладко, они просто могли чувствовать меня, ощущать меня, еще мы были способны разделять наши ощущения и эмоции, а это может оказаться чересчур отвлекающим посреди охоты на вампиров-отступников или же при допросе свидетелей, поэтому, они воздерживались от мысленных разговоров. Но мы пришли к компромиссу, так что я либо писала, либо звонила им, когда могла уже это сделать.
— Анита, извини, просто меня, малость, встревожили новости.
Его голос звучал намного моложе обычного, уже не детский, но еще и не голос мужчины. Он был выше нас с Микой, приблизительно метр семьдесят пять, и все еще рос. Его волосы были цвета глубокого, синего кобальта; при слабом освещении они казались черными, но это не так. Его глаза были двухцветными, как у некоторых кошек, с бледно-голубым ободком и темнея к центру, и практически такими же темно-синими, как у Жан-Клода. Все чистокровные вертигры рождались с тигриными не человеческими глазами; это являлось показателем чистоты их родословной. Были и случайные рецидивы, когда вертигры рождались с человеческими глазами, но, как правило, это говорило о том, что они были пережившими нападение людьми, или иногда это просто означало, что даже чистокровные тигры из кланов женились и размножались с человеком. Сколько бы они это ни отрицали, но если ты достаточно долгое время пробыл в одиночестве, ты берешь то, до чего легче всего дотянуться. Синрик был последним чистокровным голубым тигром мужского пола, которого мы смогли найти. Остальная же часть его сородичей была уже очень давно истреблена. Вообще-то, мы не могли сказать с абсолютной уверенностью, откуда точно он появился. Живущие в Вегасе белые тигры когда-то нашли его в детском доме.
Борясь с чувством неловкости, я ответила ему:
— Все хорошо, Синрик. В новостях, как всегда, не самые свежие кадры преступлений.
— И они сообщили, что мертвы два сотрудника, — не унимался Синрик.
—Ты знал, что я жива, — сказала я, стараясь говорить спокойно.
— Знал. Я бы почувствовал слабость от потери энергии, если бы ты умерла, но ты слишком хорошо от нас закрываешься, Анита. Иногда настолько, что это даже пугает, потому, что я совершенно тебя не чувствую.
Я этого не знала.
— Мне очень жаль, если это беспокоит вас, ребята, но я не вправе разглашать вам какую-либо информацию о ходе расследований.
— Знаю, но это все еще... я... черт, Анита, это пугает меня.
Он не выражался, как только к нам приехал, но походу перенял эту привычку у меня, или он считал что, для того чтобы пригласить меня на свидание, каждый мужчина должен ругаться?
— Ты извини, Синрик, но мне, правда нужно идти и допросить выживших вампиров.
— Понимаю — тебе надо работать, раскрывать преступления.
— Да, — отозвалась я.
— Когда будешь дома?
— Понятия не имею; тут сплошь тарабарщина, это может занять больше времени.
— Будь осторожна, — проговорил он, и его голос был юношеским, тонким.
— Постараюсь изо всех сил, — ответила я.
— Я знаю, что тебя ждет работа, — словно оправдываясь, сказал он.
— Я должна идти, Синрик.
— Хотя бы не называй меня так; ты же знаешь, как я не люблю, когда меня так называют. — Он был раздражен и все еще напуган.
Я сглотнула, сделала глубокий вдох, громко выдохнула и сказала:
— Син, мне пора идти.
Мне уже не удавалось скрыть недовольство в своем голосе. И мне не нравилось его желание, называть его Син[13], как производное от Синрик. Мы пытались произносить Цин, но привыкнуть к этому так никто и не смог, поэтому сошлись на реальном слове — син, то есть «грех». То, что единственный подросток в моей постели, предпочитал, чтобы его звали «Грех», добавлял очередной пуд соли на мое, и без того уже уязвленное, чувство собственного достоинства.
— Спасибо. Увидимся, когда приедешь домой.
— Это может случиться уже засветло.
— Тогда разбуди меня.
Я была вынуждена досчитать до десяти, чтобы не огрызнуться на него, но его вины в этом не было, все дело во мне. Он был слишком молод и не имел достаточно опыта, чтобы справиться со спецификой моей работы. Черт, да что там, даже некоторые, постарше Сина не на один десяток лет, не могли смириться с моей работой.
— Я бы предпочла, чтобы ты отправился спать.
— Разбуди меня. — Теперь его голос звучал старше, возможно отзвук того, каким он станет у него через несколько лет. Настойчивая просьба в этих двух словах, звучала почти как приказ. Я сдержала свою непроизвольную реакцию. Я была взрослой, поэтому и вести себя должна соответственно.
— Хорошо, — сдалась я.
— Сейчас ты рассержена, — буркнул он, сам от злости находясь на грани.
— Я не хочу ссориться, Синрик… Син…, но мне, правда, нужно идти.
— Люблю тебя, Анита, — сказал он.
А это было, так смело, так невероятно, так... блядь!
— Я тебя тоже, — ответила я, без уверенности, что это так; на самом деле я знала, что это не так. Я заботилась о нем, но я не любила его так как, скажем, Жан-Клода, или Мику, или Натаниэля, или... в общем, я сказала эти слова, потому что когда кто-то говорит, что любит тебя, то ты должен вернуть ему их. Или может, я просто слишком труслива, чтобы промолчать, когда Син говорит, что любит меня, так что я ответила единственное, что могла: — Я тебя тоже, Син, а теперь мне пора.
Однако на связи уже был Мика.
— Все хорошо, Анита, иди; мы обо всем позаботимся.
— Черт, Мика, мне срочно нужно вернуться к делам, я не могу... с ним все в порядке?
— Раскрывай преступления, лови плохих парней, делай свою работу; Натаниэль и я позаботимся о Сине.
— Я люблю тебя, — проговорила я, имея в виду то, что сказала.
По тону его голоса я поняла, что он улыбался, когда ответил:
— Знаю, но я сильнее люблю тебя.
Я улыбнулась.
— Я люблю тебе еще сильнее.
На том конце послышался голос Натаниэля, когда Мика протянул ему трубку:
— А я вообще безгранично.
Я отключила телефон со слезами на глазах. Я так сильно любила Натаниэля и Мику. И я не видела в этом ничего постыдного. Мы делали друг друга счастливыми. Синрик должен быть с кем-то, кто любил бы его так же, как я люблю Мику и Натаниэля. Так же, как я люблю Жан-Клода. Черт, так же, как я люблю Ашера или Никки, или даже Джейсона. Ему не стоило искать компромисс в отношениях, основанных лишь на отличном сексе, и даже своего рода любви, но думаю, что я никогда не смогла бы по-настоящему полюбить Синрика. Он заслуживает кого-то, кто будет испытывать к нему тоже, что как ему кажется, он испытывает ко мне, разве не так? Разве не этого заслуживает каждый? Не уверена, что смогла бы ему это дать, и тот факт, что он стоял там и слушал, как мы втроем ворковали, вроде: «я люблю тебя», «я сильнее люблю тебя», «а я вообще безгранично», что было только нашим междусобойчиком, образовало тугой узел в моей груди, и мои глаза покраснели от непролитых слез. У меня были нераскрытые преступления, вампиры-отступники, которых еще предстояло поймать. Я не могла позволить себе отвлечься на это, на восемнадцатилетнего подростка, который любит меня сильнее, чем я его. И с этой мыслью я вытерла слезы тыльной стороной руки; мыслью, которая ранила больнее всего. Он любил меня, был влюблен в меня, а я не чувствовала к нему того же. Если бы у него не было со мной метафизической связи, я давно порвала бы с ним и отправила бы его домой, но когда устанавливалась некая сверхъестественная связь, она становилась нерушима. Мы, Синрик и я, были в ловушке, и никакой возможности это исправить. Твою ж мать.
