— Наоборот, — уточнил Ринхорт. — Это были линнери-женщина, не захотевшая стать королевой и жить с навязанным ей консортом, и архет-мужчина, старший сын кесаря, плюнувший на будущую корону ради лунной твари.
— Неважно. Эти двое и обустроили наш мир.
Как прилежный сын своей матери, я повторил ее рассказ слово в слово. Еще до бегства маг и магиня встретились на поединке, долго убивали друг друга, пока не поняли, что не хотят смерти сопернику, потому что влюбились. Они думали, что их брак примирит обе враждующие стороны, идиоты (так императрица и сказала). В результате ненависть вспыхнула еще сильнее: каждый мир считал, что вражье исчадие околдовало их драгоценную королевскую кровь.
От бескрылой свиты беглецов и образовались в Подлунье люди, и некоторые из них оказалась способны к магии. Двое высших и учили первых человеческих магов. Через несколько веков у влюбленных крылатых родился ребенок, как это ни странно для столь разных существ. Это был первый и последний владыка Подлуного мира.
— Бред! — фыркнул Ринхорт. — Кровь линнери и архетов несовместима тек же, как у людей и дарэйли. Любить могут, но детей не будет. И что дальше?
Дальше я почему-то помнил смутно. В голове отложилось, что родители малыша исчезли: то ли ушли, так как уже не могли оставаться среди смертных, то ли умерли, хотя высшие маги живут столетиями. Их сына вырастили люди.
Высшие миры согласились, что единственный крылатый в Подлунье вполне может считаться его владыкой, но поспорили, чей он законный наследник — Линнерилла или Эстаарха, и какому из высших миров должна принадлежать наша земля. Люди Подлунья убили своего крылатого владыку, решив, что уничтожат причину раздора, но оба высших мира начали мстить сообща.
— Звучит круто, даже жаль, что вранье, — скептически хмыкнул Ринхорт, выслушав явно новую для него историю мира. — О двух беглых магах-иномирцах я тоже слышал, но детей у них не могло быть, я тебе уже объяснял. Их наказали за предательство: за то, что посмели передать магию людям. Это была первая война с высшими мирами, а я говорю о последней. Именно в последнюю войну люди лишились магии, и этот мир остался низшим Подлунным, ничтожной пылью, которую можно не замечать, а надоест — смыть каким-нибудь потопом, стихийным бедствием.
— Они смогут, — кивнул я, смутно испытывая ощущение угрозы и могущества магов того мира. Такое мерзенькое эхо паники малолетнего растерянного мальчишки, каким я туда попал.
— Смогут, — согласился мой спутник. — Барьер с нашей стороны держится только на остатках магии того времени, и он истончается. Твое бегство — лучшее тому доказательство.
Настроение совсем испортилось, и дальше мы ехали молча.
Но недолго.
Внезапно перед мордой моего коня вонзилась стрела, глубоко войдя в хвою, засыпавшую лесную тропу.
"Почему Ринхорт не предупредил о засаде? Разве он не почуял? А обещал!" — мелькнула мысль, а в следующий миг я услышал скрип ветки над головой и успел пнуть пятками вороного. Только это и спасло.
Конь шарахнулся в сторону, и нечто огромное, прыгнувшее на меня сверху, задело лишь конский круп. Но как! Несчастный жеребец дико захрапел и начал валиться на бок — я едва успел перекинуть ногу и спрыгнуть, иначе меня бы прижало.
Упав на четвереньки, я оглянулся и не поверил глазам: конь бился в агонии, кровь хлестала из разодранного от позвоночника книзу крупа — задняя нога была почти отделена от тела. А над вороным стояла, собравшись для прыжка, огромная черная зверюга, похожая на пантеру, с гиганскими, желтыми как янтарь, клыками. Самым жутким была беззвучность, с какой двигалась тварь. Дикие звери почти всегда глухо рычат при атаке, запугивая жертву. Эта, казалось, даже не дышала.
Не знаю, каким ветром меня откатило в сторону, когда она прыгнула, но зверюга промахнулась. Когти скребанули совсем рядом. Следующее, что выхватил мой взгляд, потрясло еще сильнее: тварь снова взвилась, но в полете ее сбил меч, брошенный Ринхортом. На землю упало… человеческое тело, а через миг копыто рыцарского коня пробило его живот, как копьем.
Растоптав воющее, орущее тело в кровавую кашу, Ринхорт развернул коня, замахнулся клинком. Я не успел удивиться — зачем еще мечом-то по трупу? — как там, где растекалась кровавая лужа, заклубился черный туман, уплотнился, и раззявилась пасть с янтарными клыками. Но рыцарь уже подлетел. Сверкнул меч, и клыкастая голова покатилась в кусты.
И тут же со всех сторон посыпались стрелы. Но именно посыпались. Наземь. Ни одна из них не коснулась ни меня, ни Ринхорта, ни его коня.
— Что замер, как девица перед сватами? — рявкнул на меня рыцарь. — Руку давай!
Он помог мне сесть позади него, и, приказав держаться крепче, погнал коня, не забывая отводить от нас стрелы.
— Почему ты не предупредил о засаде, Ринхорт?
— Жрецов невозможно почуять, разбойников не нам с тобой бояться, а дарэйли эти для меня слабоваты. А тебе была бы полезна настоящая драка, вдруг твоя сущность приоткроется.
— Полезна?!
Я не успел выплеснуть злость. Тропа в полусотне саженей круто сворачивала, огибая невесть откуда взявшуюся в лесу одинокую скалу, и я всем нутром чуял: там, за поворотом, ждет еще куча неприятностей. Но не настолько же большая!
Сразу за поворотом тропу преграждал полуторасаженный завал из стволов с обрубленными сучьями — не перепрыгнуть. Слева маневру мешала скала, справа — плотной стеной стоял лес, а сзади остались лучники. Продуманная ловушка. И довольно свежая: на обрубленных с бревен сучках блестела смола, источая хвойный запах.
— Вот дерьмо! — процедил Ринхорт, резко натягивая поводья.
Жеребец взвился на дыбы. Пытаясь удержаться, я вцепился в плечи рыцаря. Копыта вороного задели бревна, и они покатились, сбивая с ног. Через миг я лежал на земле, едва сдерживая крик боли: рухнувшее бревно придавило мне ногу. Рядом так же предсмертно, как недавно мой вороной, кричал полураздавленный конь Ринхорта. В воздухе что-то засвистело: откуда-то с неба срывались железные молнии мечей и клиньями вонзались в землю, удерживая катившиеся бревна, и один из них милосердно перерезал глотку жеребца.
Ринхорт, живой и невредимый, отшвырнул ствол со свежеобрубленными сучьями, поднял меня рывком, ставя на ноги. На ноги?! Я не выдержал и заорал. Мне ответило громогласное эхо позади. Оглянувшись на рев, я мигом заткнулся.
Уж насколько велика была обезглавленная черная тварь, но неспешно вышедшее из-за поворота тропы полосатое страшилище превосходило ее раза в полтора. Тигр, которого оно напоминало очертаниями и огненно-черным окрасом, был в сравнении с ним невинным котенком. Ловушка не просто захлопнулась: в наш гроб был вбит огромный клыкастый гвоздь.
