Рис и Мина спорили: Мина явно хотела, чтобы Рис вошел в замок, а тот наотрез отказывался, и Паслен, как разумный кендер, одобрял его решение — он сразу же сообразил, что эта штука, должно быть, и есть тот самый Соленый Прибамбас, или Дом Святых Танцев, или как там его.
Паслен плавал вокруг, ожидая, когда его спутники закончат спорить, но вскоре ему стало скучно. Здесь нечем было заняться, кроме плавания. Он удивлялся, как рыбы могут терпеть такую жизнь. И смотреть здесь было не на что, кроме песчаного замка. Паслен решил разглядеть его подробнее и тут заметил, что в замке имеется весьма интересная дверь, сделанная из жемчуга и украшенная самым большим и красивым изумрудом, какой когда-либо попадался на глаза кендеру. Он подплыл еще ближе, чтобы рассмотреть камень.
Паслен так никогда и не смог внятно объяснить, что же произошло потом. Либо его здравый смысл решил собрать вещи и съездить отдохнуть, либо кендерская часть его натуры возмутилась, дала здравому смыслу по черепу и вырубила его на некоторое время.
Но это, собственно говоря, не имеет значения.
Суть была в том, что перед кендером сиял самый большой и красивый из виденных им когда-либо изумрудов, и чем ближе Паслен подплывал, тем больше и прекраснее казался драгоценный камень. Наконец натура кендера взяла верх над здравым смыслом, несмотря на то, что отец Паслена утверждал обратное. Паслену оставалось лишь протянуть руку, схватить изумруд и попытаться оторвать его от двери.
Далее произошли две вещи: одна — плохая, а вторая — еще хуже.
К несчастью, изумруд не отрывался.
И, что еще хуже, оторвалась дверь.
Дверь распахнулась. Кендер лишь успел выкрикнуть свое испуганное: «Ничего себе!» — а затем морская вода устремилась в песчаный замок, увлекая его за собой.
Дверь захлопнулась.
Хлынувшая вовнутрь вода подхватила Паслена, и в течение нескольких ужасных мгновений он не мог понять, где верх, а где низ. Затем его вышвырнуло на какую-то твердую поверхность, и волны отхлынули. Минуту он лежал неподвижно, хватая ртом воздух, ошеломленный неожиданными событиями. Когда первое потрясение миновало, кендер заметил, что дышит воздухом, а не водой, чему он весьма обрадовался. Все это время он старался вспомнить, что ему известно о рационе рыб, и грустно размышлял о том, что теперь, похоже, придется питаться червяками.
Сделав несколько глубоких радостных вдохов, Паслен решил, что пора встать на ноги и оглядеться.
Он огляделся, затем огляделся еще и еще, и чем больше он оглядывался, тем сильнее становилось неприятное ощущение где-то внутри и тем яснее он понимал, что это такое место, где ему находиться не следует. Кендеру, украшенному здравым смыслом — да что там, даже кендеру, украшенному рогами, — оставалось лишь одно.
— Рис, — взвыл Паслен, — на помощь!
Рис обернулся как раз в тот миг, когда Паслена затянуло в Дом Святотатства, после чего дверь за ним захлопнулась. Мина рассмеялась и захлопала в ладоши.
— Ну что, господин монах, теперь тебе придется войти внутрь. Я победила!
Она ухмыльнулась и показала ему язык.
У Риса не было детей, и он часто удивлялся, как можно ударить ребенка. Теперь он начинал понимать.
Мина подплыла к двери и провела рукой по изумруду с вырезанной на нем руной. Когда дверь начала медленно открываться, морская вода внесла монаха и девочку внутрь и швырнула на Паслена, который все это время отчаянно колотил в дверь кулаками.
Рис поднялся на ноги. Он оглянулся на полуоткрытую дверь, за которой виднелась похожая на пустыню панорама колеблемого волнами песка.
Атта стояла на пороге, стряхивая с себя воду, начиная с хвоста и заканчивая загривком. Когда Рис позвал ее, она осторожно скользнула в дверь и прижалась к Рису, дрожа всем телом. Ей явно было неуютно.
Паслен тоже хотел бы оказаться где-нибудь в другом месте.
— Рис, — дрожащим голосом начал он, — это оно. Это тот самый ваш Дом. И здесь… здесь вообще-то жутковато, Рис. Думаю, нам надо отсюда убираться.
Это был «Солио Фебалас», Дом Святотатства, — хранилище Короля-Жреца, надменно посмевшего бросить вызов самим Богам. Инстинкты Паслена (и Атты) говорили правду. Смертным был закрыт вход сюда. Дом был посвящен Богам и их гневу.
— Ты на меня не сердишься за то, что я заставила тебя войти? Правда, господин монах? — вкрадчиво спросила Мина и осторожно взяла Риса за руку.
Взглянув на нее, монах увидел не Богиню. Он увидел ребенка, обладающего разумом ребенка — сформировавшегося, не знающего мир, и внезапно подумал: неужели Боги испытывают то же самое, глядя на людей с высоты своего величия?
Рис больше не ощущал гнева Богов. Он чувствовал печаль.
— Нет, Мина, — ответил он, — я не сержусь на тебя.
Дом был огромным и имел форму совершенного шара. Стены усеивали ниши, вырезанные в камне; каждая ниша посвящалась какому-либо Богу. Над каждой нишей было вырезано по одной руне. Некоторые руны светились. Здесь были ослепительный свет Маджере, бело-голубое пламя Мишакаль, слепящее серебряное сияние Кири-Джолита.
Альковы, располагавшиеся на противоположной стороне купола, были темными, словно Боги, которым они были посвящены, желали уничтожить сам Свет. Ужасный символ Саргоннаса, Бога Мести, воплощал собой Тьму. Ниша Моргиона была нездорового темно-зеленого цвета, ниша Чемоша — призрачно-белого, словно кость.
Ниши, расположенные посередине, разделявшие Тьму и Свет и в то же время старавшиеся удержать противников от сражения, принадлежали Богам Равновесия. В центре находился альков, посвященный Гилеану. На алтаре лежала раскрытая книга. Красный свет падал на стоявшие посередине точно уравновешенные весы.
По обеим сторонам от алтаря Гилеана, справа и слева, были выдолблены две ниши, не темные и не освещенные, но погруженные в тень, словно завешенные вуалью. Когда-то одна из них была совершенно темной, другая — сияла ослепительным светом. Но сейчас обе были пусты — это были алтари изгнанной из Пантеона Такхизис и добровольно ушедшего Паладайна.
Зал был заполнен священными предметами — они были свалены на алтарях, грудами лежали на полу, были небрежно разбросаны вокруг. Это воины Короля-Жреца гак бесцеремонно побросали реликвии в этом доме позорь.
Рис не мог произнести ни слова. Слезы застилали ему глаза. Он опустился на колени и, бережно положив рядом с собой посох, сложил руки в молитве.
— Господин монах, идем со мной, — позвала его Мина.
— Думаю, он тебя не слышит, — заметил Паслен. Мина вздохнула.
— Я понимаю его чувства. Я ощутила то же самое, когда впервые пришла сюда, — словно все Боги собрались вокруг меня и смотрели на меня сверху вниз. А я была такой маленькой и одинокой. Она смолкла и с трепетом огляделась.
