Ал взял на руки младенца. Он не очень-то хорошо разбирался в детях. На вид этому было несколько месяцев. Большие карие глаза смотрели на него с озорством и неподдельным интересом. Пухленький ротик двигался, носик был крошечным и курносым.
«Во попал»! – сказал сам себе Ал и начал распеленывать ребенка. Он понятия не имел, как объяснит, что тот делает в его комнате.
– Неужели ты украл его, поганец? – обратился он к счастливой физиономии кормчего. – Украл и, пожалуй, убил кого-то. Хорошо, если кормилицу или служанку, это еще простят, но что, если мать?! И, судя по дороговизне пеленок, мать не из простых людей… О, Боже! Что я скажу Токугаве?
Он развернул пеленки и убедился, что имеет дело с мальчиком.
Не помня себя от ужаса и все еще не зная, что говорить и что делать, Ал снова запеленал ребенка, но таким образом, чтобы два края пеленки можно было расположить подобно ручке от сумки.
Приспособив свою ношу на плече, он вышел с нею в коридор. Дежурившие там самураи приветствовали Ала дружелюбными улыбками и поклонами.
Без сомнения они видели сверток, но не поняли, что такое тащит гость. А впрочем, их ли это дело?..
Ал спустился на кухню, где уже хлопотала прислуга, и, подозвав к себе одну из женщин, небрежно положил ей на руки малыша.
– Анатано намае нан дec ка? – Как твое имя?
– Эрика дec, – поклонилась баба.
– Кодомо онака суета. Вакаримас ка? Исогу. – Ребенок голоден. Поняла? Быстро.
Он выразительно приложил палец к губам, приказывая бабе молчать и, для пущей острастки, сверкая на нее глазами.
Та закивала, обливаясь потом.
– Эрика сан. Коре-ea ваташи-но сан! – Это мой сын!
– Хай! Вакаримаста! – поклонилась японка, сделав серьезное лицо.
– Химицу! – Тайна!
Ал жалел, что у него не хватает слов для того, чтобы подчеркнуть, что он желает, чтобы это дело осталось в строжайшей тайне, и что Эрика должна оставить малыша у себя, но он только еще раз приложил палец к губам и медленно и чинно поднялся к себе, оставив женщину с ребенком на руках.
Весь день Ал ожидал вызова к Токугаве или вопросов от Марико, но все прошло благополучно, то ли Эрика действительно умудрилась скрыть от других появление у себя младенца, то ли хозяева знали о ребенке, но почему-то помалкивали.
Нельзя всецело доверять воспитание ребенка матери. Мать любит ребенка и станет заступаться за него: когда это нужно и когда не нужно. Мать хочет, чтобы ребенок всю жизнь находился при ней. Сделай так, как хочет женщина, – и ребенок не сможет ни держать в руках меч, ни пойти на войну.
Поэтому отец должен забрать ребенка у матери и воспитывать его как воина.
Комендант осакского замка, господин Исидо. Из наставлений будущим родителям
С утра Токугаве доложили о появлении у Андзин-сан ребенка.
– У какого именно Андзин-сан? – не сообразил со сна даймё.
Его новая наложница приготовилась уходить и теперь терпеливо ждала разрешения.
– У Золотого Варвара, – пояснила ему взволнованная Кирибуцу. – И еще новость, как вы и просили, Току-тян,[9] настоятель монастыря в Нагое пригласил к себе мать господина Исидо. Она очень набожная женщина и не посмела отказаться, – улыбнулась Кири. – Нам повезло. Теперь Исидо безоружен. Или, по крайней мере, на некоторое время – безоружен.
Токугава показал юной наложнице, что та может уходить, и девушка, поблагодарив его и отбив поклон Кири, исчезла за бесшумно отодвинувшимися перед нею седзи.
– Да, нам повезло. – Токугава поднялся и, выйдя босиком на каменный балкончик, раздвинул полы своего кимоно и помочился, любуясь янтарными каплями, летящими с высоты башни в расположенный внизу садик. – Хороший день, не правда ли, Кири-тян? – Он улыбнулся, не скрывая радости. Хорошо, когда дети любят своих родителей, наши шпионы доносили, что Исидо обожает мать, а значит, пока она у нас в руках, есть надежда, что он прекратит подкарауливать, точно ночной разбойник наших союзников.
– Да, удачно получилось, Току-тян. – Кири наклонилась и, взяв из встроенного шкафчика сандалии, принесла их господину. – Хорошо когда дети почитают своих родителей. – Она засмеялась, грузно опустившись на колени и помогая мужу обуться.
Токугава удивленно поднял на нее брови.
– Я подумала, что хорошо, что мы имеем дело с Исидо-сан, а не с Бунтаро-сан, который… – Она снова засмеялась, вытирая рукавом кимоно выступившие слезы.
Токугава брезгливо повел плечами, Бунтаро-сан был мужем переводчицы Марико и сыном друга Токугавы Хиромацу – молодчик прославился тем, что отличался неизменно омерзительным характером. Вспыльчивый и злобный, он был реальным проклятием всех членов семьи Хиромацу. От его грубости и жестокости регулярно страдали домочадцы, он бил жену и наложниц, отрезал уши и носы служанкам. Еще в самом юном и, можно сказать, нежном возрасте казнил собственную мать, заподозрив ее в измене отцу. После довел до самоубийства свою первую жену и за какое-то рядовое ослушание казнил старшего сына, а вкупе с ним и своего родного брата.
Тода Бунтаро был практически неуправляемым и неподвластным в минуты гнева даже собственному разуму. Одно только было хорошо в Бунтаро-сан – в настоящее время он был союзником и вассалом Токугавы.
Думая о Бунтаро-сан, Токугаве приходилось призывать на помощь весь свой здравый смысл вкупе с буддийскими принципами жизни, которые гласили, что нет никакого прошлого или будущего, одно сплошное настоящее. Так что, если забыть, что в прошлом Тода Бунтаро убил добрую половину своих ближайших родственников и слуг, а в будущем, скорее всего, попытается прикончить Токугаву или переметнется на сторону врага, – если забыть все это, живя одним только настоящим, получалось, что Бунтаро-сан еще как-то можно было терпеть.
Мысленно пообещав себе при первой попытке к мятежу казнить неуправляемого вассала, Токугава переключился на более занимающего его в это утро господина Исидо.
Он попытался представить себе реакцию Исидо на известие о пленении матери. Следовало догадаться, как долго можно будет удерживать старушку в монастыре, чтобы, не дай Бог, не причинить ей вреда. И следовательно, сколько времени руки Исидо будут связаны, столько люди Токугавы и он сам смогут жить в относительной безопасности.
В комнату вошли слуги со столиком для еды и свежим завтраком, их сопровождала одна из наложниц Токугавы, Садзуко. Она встала на колени, налила в чашечку зеленый чай и с поклоном передала ее мужу, тут же наполнив вторую чашку для старшей наложницы господина, Кири, которая как раз в этот момент вытащила из встроенного стенного шкафа шахматную доску. При этом Кирибуцу отдувалась и пыхтела так, словно ее попросили сделать Будда знает какое трудное дело, и это неудивительно – старшая наложница была невероятно толстой, так что любое движение давалось ей с трудом. Кири опустилась на колени и поставила доску на второй, специальный столик слоновой кости, предназначенный исключительно для этой игры, после чего она смогла наконец вытереть платком лицо и с благодарностью принять поданный ей Садзуко чай.
