О, в другое время у епископа наверняка нашлись бы гневные речи в адрес отступивших от христианских обычаев в угоду суевериям четырехвековой давности – за всю историю Лоррейна Вольный Поиск был проведен лишь единожды, и проделал это – Лотар Серебряная Рука, язычник из язычников, пускай и основатель династии. В другое время – да. Теперь же Хюммель самолично приказал извлечь из монастырских архивов записи об этом обряде, пригласил из Галлии мудрого друида и филида-законника, чтобы сверить архивные рукописи с народными легендами о седом боге-правителе Ноденсе, и благословил всех восьмерых героев вместе и по отдельности на великий подвиг. «In nomine Patris et Filii et Spiritus Sancti et in Nodentis Fatifacto,» – так и сказал.
На подвиг, что позволит снять проклятье, которое опустилось на страну в тот самый миг, когда проклятая Корона Льва опустилась на голову принца Яна. И неважно, что Вольный Поиск отличается от рыцарского странствия; кое-кто наверняка назвал бы это ересью, но знаток и книжных хроник, и земной мудрости, епископ был уверен: и Христос, и старые гэльские боги одинаково понимают, что обозначает «проклятье». И одинаково не терпят его…
Прекрасно зная обо всех причинах Вольного Поиска и шумихе вокруг него, Изельде, однако, не верила в успех этой затеи. Не потому, что 476 год по христианскому календарю, год падения Средиземноморской Империи и основания Лоррейна, был столь далек от нынешнего, 879. Четыре столетия, конечно, изменили лицо мира, но вовсе не так сильно, чтобы на нем нельзя было отыскать Око Земное – и увидеть то, что надлежит увидеть.
Нет, скорее дело было в самих претендентах на трон. В принципе, каждый из них вполне годился в короли… да, каждый из них мог бы править не хуже того же Лотара Святомордого.
Было бы чем – править…
* * *
У бедного трактирщика чуть приступ не случился, когда он увидел количество гостей, что решительно направлялись к «Подсолнуху». С небывалой прытью Огден промчался по Тристраму, затолкал Пепина в домик Джиллан – присмотреть за старой Маргой, – саму девчонку выпихнул наружу и наказал лететь со всех ног в лес, к расщепленному дубу, со слезной мольбой к «лесничим», что обосновались там – поскорее доставить в корчму пару оленей, кабана, медведя или еще кого-нибудь в этом роде, уж за ним-то не заржавеет. Без подобного подкрепления ведь и сам он непременно пропадет, и вся его семья, и еще одна семья, которая в другом городке…
Огден обернулся как раз вовремя, чтобы встретить в дверях первых гостей. В доспехах верденской гвардии и плащах с королевским львом.
– Освобождай самую лучшую комнату, – потребовал один, с капитанским плюмажем на круглом шлеме. – Окажется там хоть один таракан или клоп – болтаться тебе на ближайшей осине.
– Две минуты, господа хорошие, – засуетился трактирщик, – разумеется, лучшие покои для капитана гвардии…
– Лучшие покои для Ее Величества королевы Изельде Лоррейнской, – уточнил капитан с непередаваемой усмешкой.
Огден словно получил арбалетный болт пониже спины, с такой скоростью он взлетел наверх. Из четырех комнат лучшая уже была занята. Ну ничего, переберутся.
Он трижды постучал. Дверь тотчас отворилась, черные глаза гневно сверкнули.
– Чшш! Только заснул… Что тебе, Огден?
– Госпожа Ребекка… вам обоим надо сейчас же перейти в другие покои.
– Нельзя его поднимать.
– Надо, – взмолился трактирщик. – Сюда прибыла королева Изельде. Я никак не могу…
Девица повернулась, подошла к кровати, что-то зашептала на ухо раненому. Тот прохрипел:
– Надо, Ребекка. Хозяин… помоги мне.
Когда постояльцы перебрались в комнату напротив, Огден с грехом пополам убрал все следы того, что кто-то только что занимал эти покои, и поспешил спуститься вниз, где уже что-то вовсю скрипело, гремело и трещало.
Как и следовало ожидать, это гвардейцы переворачивали всю корчму кверху дном, потому что винная бочка за стойкой была пуста, а им с дороги чертовски хотелось выпить. Они не зло срывали, нет – ПОКА нет. Просто искали погребок, какой имеется во всякой таверне, и где хозяин всегда прячет заначку. Погреб-то в «Подсолнухе» был, причем не потайной, гвардейцы обнаружили его в два счета – вот только никакой заначки там не оказалось, остатки светлого эля оприходовали Добрый Робин с компанией больше недели назад.
Огдену невероятно повезло, что как раз в тот момент, когда ему уже нож к горлу приставили, требуя выпивки, в распахнутую дверь вошла высокая светловолосая женщина средних лет, в белой с пурпуром накидке и белом траурном платье. В пышных волосах ее терялся небольшой серебряный венец.
– Миледи Изельде, – поклонился капитан, знаком приказав прекратить расправу (на случай, ежели подчиненные сами не успеют догадаться), – все устроено. Лучшая комната ожидает вас.
* * *
– Уходите, Алан. Мы вляпались по самое не хочу. Если выберемся – встретимся или в Роттервальде, или на развалинах Донаркейля… в общем, будем живы – пересечемся. Но сейчас мы только потянем за собой всех. Вы нам не поможете.
– Какого дьявола, Мари? Что мы, засаду устроить не сможем, отвлечь этих олухов, пока вы дадите деру…
Девушка покачала головой.
– Нет. Они нас не силой держат, захотели бы – ушли. Нельзя. Общее дело, поганое, а сделать нужно. Собирай наших архаровцев и дуйте отсюда – хоть на север, хоть на восток. Все на тебе.
– Но…
– Ты меня слышал.
Менестрель вздохнул.
Коль решила лоррейнская дева
Изойти черной желчью от гнева, —
Ты не думай мешать;
Ведь ее не сдержать,
Только сдохнешь напрасно ты. Первым.
– Я родом из франков, Алан.
– Неважно, Мари. Бабы – везде бабы. Но если ты настаиваешь, готов заменить первую строчку на «коль задумала франкская дева»… – Увидев, что обычная насмешка не произвело впечатления, Алан сменил тон. – Ладно, будь по-твоему. Я уведу ребят. Только учти, сдохнете там – я вас из пекла за шкирки вытащу!
– Договорились. – Марион сжала ладонь менестреля, приподнялась на цыпочки и легко поцеловала его. – Удачи.
– Погоди чуток. – Новый предводитель разбойничьего отряда нырнул в шалаш, покопался в мешке с барахлом, и наконец извлек на свет Божий весьма недурственную вещицу – тонкой работы ковчежец, золотой на серебряной цепочке. – Надень. Здесь прах с Гроба Господня. Не подделка, сам у Филиппа де Меельсхазена увел. Авось поможет… а нет, так просто носи.
* * *
– Клянусь святым Дунстаном, Ивинге!
Вопль Малыша Йэна был слышен, пожалуй, не за милю, но разнесся достаточно далеко, чтобы по всему Тристраму те, для кого это имя что-то значило, навострили уши. Ну а поскольку имя бывшего оруженосца Леорикса не было вовсе уж неизвестно при дворе, тех, кто заинтересовался, оказалось не так мало. Гэл, впрочем, внимания на такие тонкости не обращал: может, Йэн и слышал когда-то слово «этикет», но считал его новомодным ругательством. Слабым и невыразительным, как всегда у италийцев и тем паче в Византии, вот то ли дело – добрая арденнская да гитинская божба…
