Мариэль пришла в ярость. Уголок добра и уюта, который она создавала десятки лет, вкладывая в него любовь и нежность, превратился в обитель подлости и грязной ненависти. Она и подумать не могла, что в ее приюте когда-нибудь детей будут морить голодом и оставлять на произвол судьбы с переломами.
— Максин, прошу, отведи этих девочек на кухню. Пусть едят, что захотят. И принеси еды для парня, пожалуйста.
Чародейка вздохнула, но послушалась. Ее радовало то, что став принцессой, Мариэль не опустилась до того, что бы в своих приказах забывать употреблять "пожалуйста".
А Мариэль тем временем занялась Сволом. Пришлось повозиться, что бы снять опухоль. Если бы ей дали тогда подойти к нему, на лечение ушло бы куда меньше времени и сил. Конечно, Мариэль использовала не свои силы, а энергию парня. Она просто направила их в правильном направлении и ускорила естественное выздоровление. Понятное дело, выздоровев, Свол выглядел еще более сонным.
— Вы убьете моего отца? — спросил он, борясь с зевотой.
Мариэль затруднялась с ответом. До сих пор она не думала об этом. Сердце ее наполнилось яростью и жаждой мести. Руки тряслись от желания прямо сейчас пойти и задушить Снора.
— Мы с бабушкой не сможем содержать моих младших сестер и брата. — продолжал парень.
— Брата? Младшего?
— Снебьерну всего год. Мать умерла, рожая его. А бабушка слишком слаба.
— Поспи. — Посоветовала Мариэль, не в силах больше смотреть на измученного, зевающего парня. — Суд над твоим отцом состоится вечером.
До наступления вечера, собственно, оставалось всего пара часов. А пока Мариэль вышла во двор. В центре в землю был вбит столб, а к нему привязан Снор. Никогда в ее городке не было ни позорных столбов, ни виселицы, ни плахи. Наблюдать за тем, как ее приют поглощает злоба мира, было невозможно. Как и смотреть на Снора. Он дрожал от холода, губы его посинели, кожа потрескалась. Всякий прохожий не упускал шанса запустить в виновного камень, снег или сосульку.
Через пару минут во дворе не осталось почти никого. Только Мариэль, Снор и мальчик, с сомнением поглядывавший то на камень в своей руке, но на преступника. Это был Уилльям. Он не видел, наблюдающую за ним, Мариэль. В конце концов, он бросил камень на землю. Подошел к связанному грузному мужчине, что-то сказал, и ударил его по лицу с не детской силой. Да так, что из носа Снора пошла кровь.
Уилл ушел, а Мариэль медленно приблизилась к позорному столбу. Она шла по гравию, присыпанному снегом, совершенно не слышно. Снор заметил ее лишь, когда она подошла вплотную. Она ждала увидеть в его лице страх. Но увидела только искреннее разочарование в себе самом и жалость к самому себе. Заглянув в его мысли, стало ясно, что до сего момента Снор свято верил, что девушка, которую он избил — была простушкой. Что он поднял руку не на Мариэль.
— Ты правда думал, что на моем месте была простая селянка? — спросила она с презрением. Мужчина быстро и часто закивал. Можно было подумать, что он просто сильнее задрожал. Но Мариэль знала, что это не так. — От того твое преступление еще серьезнее! Думаешь, я не наказала бы тебя, подними ты руку на, не имеющую титула, беременную женщину? И на женщину вообще!
— Ты не имеешь права меня наказывать. — осмелился возразить он. — Даже короли здесь теряют свою власть. Твои слова.
— Думаешь, это помешает мне убить тебя? Умоляю, скажи что-нибудь, действительно оправдывающее тебя! Иначе я вырву твое сердце и заставлю тебя его съесть!
То ли тон, с которым говорила Мариэль, то ли ее взгляд, толи сама угроза заставила, а может и все вместе заставили Снора трястись, как овечий хвост.
— Я… боролся за сына…
— Хотел купить жизнь своего сына ценой моего? А знаешь ли ты, что пришлось пережить Сволу из-за твоей агрессии? — И Мариэль во всех красках описала, как загнобили и измучили парня. Добавив к этому предположения о том, как сложится жизнь сына человека, который убил эльфийского принца. — Не беспокойся, я позволю тебе увидеться с семьей перед судом. Вот только каким будет исход суда? Может справедливо будет заставить тебя испытать то же, что сейчас испытываю я? Снебьерн так же ни в чем не виноват, как ни в чем невиновен был мой сын!
Мариэль ушла, оставив Снора наедине со страхом. Конечно, о Снебьерне она говорила не серьезно. Она бы не смогла смириться с тем, что убила невинное дитя. Наказывать ребенка за грехи отца — не правильно. В раздумьях она забрела в сад. Занятые работой люди, не находили времени гулять по этим тропам. Тут царило запустение.
Если бы кто-то наблюдал за Мариэль, то увидел лишь гуляющую эльфийку. Прекрасную, но печальную, наблюдающую за, танцующей в небе, стаей птиц. Но на душе у той утонченной девы скреблись кошки. Она вся горела от жажды мести. А в голове она перебирала самые разные способы казни.
Ее взгляд случайно коснулся красной кроны на вершине холма. Из груди вырвался глухой стон. Ей одновременно хотелось и не хотелось подняться туда. Помимо кошек, душу стали раздирать два зверя. Один настаивал на том, что, увидев маленько одеревеневшее личико, Мариэль повесится на ветке того клена. А другой твердил, что, взглянув на могилу сына, она сможет придумать равное по жестокости наказание Снору, не вредящее никому, кроме него. Ноги подкосились, стоило Мариэль сделать шаг к холму.
— Девочка моя… — По телу разлилось почти забытое тепло. Такое Мариэль ни с чем не спутает. С ней говорила Анорсель. Всего третий раз на ее памяти, дух солнца являлась ей наяву, а не во сне, как обычно.
На полянке стояла дева, излучающая чистый белоснежный свет. Она протягивала к Мариэль руки. Вихрем преодолев расстояние между ними, Мариэль бросилась в объятия духу. Чувство при этом было весьма странным: будто она обнимала поле между двумя магнитами с одинаковыми полюсами. От Солнечной девы исходило тепло и аромат, который вовсе не вязался с сырой зимой. От нее пахло знойным летом, травой и полевыми цветами во время зноя.
— Дитя мое… — Анорсель гладила, рыдающую Мариэль по волосам. — Прости меня. Я не успела исцелить твоего сына.
Мариэль не отвечала, прижимаясь к духу. Она больше не могла сдерживать чувств. С ней она вспомнила, как была шестнадцатилетней девочкой, и та ей во всем помогала. Мариэль очень хотелось вернуться в то беззаботное время, когда этот мир для нее был полон таинственного волшебства и сказочной красотой.
— Мариэль! — послышался оклик Максин где-то вдалеке. — Где ты?
— Я забираю твою боль и терзания твоей души. — Прошептала Анорсель, словно гипнотизируя Мариэль. — И дарую покой и мудрость. Они пригодятся тебе в будущем.
Солнечная дева растворилась в воздухе. Мариэль совсем не хотелось, что бы она уходила. Она вздохнула с досадой. Но Анорсель не обманула. Боли больше не было и Мариэль была почти спокойна. Горе от потери сына притупилось, да и желание придушить Снора прямо сейчас пропало. Она пока не знала что делать, но была уверена, что правильное решение придет в нужное время.
— Мариэль, вот ты где! — Максин прорвалась сквозь куст шиповника.
— Тебе не холодно? — спросила в ответ Мариэль, оглядев подругу.
Она оставалась в такой же короткой тунике покалено. Разве что платок, который она подвязывала под пышкой грудью теперь выглядел куда теплее. Да и сапоги до колен тоже были отделаны внутри мехом. А вот от одного вида соблазнительной полоски обнаженных ног между туникой и сапогами, по коже пробегал морозец.
— Нашла о чем беспокоиться! — всплеснула руками чародейка. — Ты бы лучше поспешила во двор. Там все готово к правосудию. Вот только люди не знают, веревку готовить или топор. За то на роль палача — человек двадцать желающих.
Во дворе собрались все. Женщины и мужчины скопились вокруг позорного столба. Дети сидели на крышах домов и выглядывали из окон крепости. В центре стоял помост, а на нем плаха и топор. Народ расступался перед Мариэль. Она легко взошла на помост и обернулась к людям, гномам и эльфам, собравшимся здесь. За ее спиной выстроились Дэйелис, Дельвин и Максин. Игеред и Агнар стояли вместе с толпой, и сильно выделялись на фоне их простых одежд. Ближе всего к помосту стояла семья Снора. Остальные словно бы сторонились их. Свол прижимал к себе обеих сестренок. Младшая плакала. Старшая, почти не моргая, смотрела на отца, будто боялась что-то пропустить. Рядом стояла пожилая женщина с ребенком на руках. В ее глазах застыли осуждение и печаль.
