думала повыше. Молча помогаю Алене встать, идём к окну, залезаем на подоконник. Никаких «вдруг», банальный страх перед последней болью, неистребимый инстинкт самосохранения мешает двинуться дальше…, Максимова отпускаем мою руку. Не отталкивает, просто перестаёт держать, мол, решай сама, но времени на раздумья не даёт и уже начинает делать шаг…
Злость и ужас. Злость на неё, пытающуюся сбежать и бросить меня одну, в этом безвоздушном кошмаре, с полным пониманием, что сама я ни за что не решусь, поддамся малодушию любезно рядящемуся «последней надеждой»… Сто-о-ой!!! Я вцепляюсь в олины пальцы, и мы летим через холодный ясный и… да, осенний воздух. Мы сильно замедлились, долетев до верхушек покрасневших деревьев, сейчас будет удар. Удар!
Земля с неожиданной шаловливостью подбрасывает нас обратно метра на два, и мы приземляемся на ноги, как хорошие парашютисты, только что сдавшие на инструкторов.
– Максимушка, мы уже умерли!
– С чего ты взяла?
– Смотри, я больше не хромаю.
Нехотя открываю глаза, пружина соседней кровати подергивается от могучего храпа моей соседки.
Йордан
Перлита вышагивала глядя строго в направлении движения, как вдовствующая королева по парадной зале, не утруждаясь замечать окружающих, суетливо снующих с подносами, двигающих убого-незатейливую столовскую мебель для того, чтобы поесть в большой компании или, наоборот, в одиночестве. За годы нашего знакомства я ни разу не стал свидетелем того, чтобы эта потрясающая женщина споткнулась, зацепилась за ножку стула, столкнулась с кем либо, или макнула концы своей неизменной шали в чей-нибудь чай. Она не выбирала дороги, дорога сама подбиралась к ней под ноги, предупредительно расправляя залежавшиеся складочки.
За ней след в след топали замызганные ботинки Поля. Сам курьер фрагментарно торчал из груды кульков, свертков и пакетиков, сопел, жевал, но нет такого ломтя, который заткнул бы его болтливый рот.
– Радуйтесь, мучачо и мучачи! Папочка принес немножко хлебушка! – караваи, багеты, коржики, пампушки, булочки и кренделя обрушились на хлипкий столик, с достоинством выдержавший это испытание.
Перлита, усталая, но довольная, как персонаж школьного сочинения, уселась на приготовленное для неё место.
– Бенджамин, этот хлеб тебе не удастся испортить, – она отодвинула блюдечко с маслом подальше от загрустившего англичанина, – только через мой труп.
– Ой, какие хорошенькие, – умилилась Каролина над пакетиком с крошечными аппетитно-желтыми сайками.
Бохай немедленно запихал себе в рот несколько штук, запив переслащенным компотом из моего стакана. Что ж, в большой семье, как говорится, не щелкай. Я потянулся к пахучему зажаристому батону, собираясь, под шумок, отломить горбушку руками, ибо (это любой ребенок знает) отломанная корка во-множество раз вкуснее и калорийнее отрезанной. Но недремлющая Перлита перехватила мою руку одним взглядом, как лассо накинула.
– А тебе, Джордан, во-о-он туда.
Пять пар глаз, включая мои собственные, послушно дернулись в направлении буфетной стойки, за которой перекусывали самые занятые или ленивые, чтобы не тащиться с чашками-тарелками через весь зал к свободному столику, который, кстати, всегда могут оккупировать прямо перед вашим носом. В обед обычно никто ни куда не торопился, и к буфету приткнулись только две очень разнокалиберные фигуры: неимоверный верзила, видно, не разгримировавшийся или заскочивший перекусить в перерыве вовремя записи, и тоненькая девочка с аккуратно стриженым затылком и упрямой спиной.
Странно, но мои товарищи, обычно знавшие обо мне гораздо больше меня (особенно, если пользовались своими познаниями вскладчину), на сей раз были абсолютно и необоснованно уверены, что наша с Диной ссора носит, так сказать, интимный характер. Обидел, мол, девочку старый хрен, она страдает и стесняется одновременно и те де, и те пе. Ну, не рассказывать же им, в самом деле, что она дуется, за то, что я не дал себя прирезать, как индюка на собственной кухне. Кто-то из китайских мудрецов сказал: «Если твоя правда похожа на ложь, промолчи, чтобы не прослыть обманщиком».
В одном они правы: проблема сама не решиться. Ей (проблеме) пофигу, может висеть и топорщиться бесконечно долго, пока не назначат ответственного за её устранение. Козе понятно, кто в нашей шизанутенькой компании бессменный И.О. семейного психолога и вечный номинант на Нобелевскую премию Мира.
Сопротивление было бесполезно, и я, молча взяв первый подвернувшийся под руку пакетик, направился к стойке, сопровождаемый сочувственными вздохами Каролины, понимающей гримасой Поля и гнусным бохаевым хихиканьем.
Каким бы нахальным не казался парень семнадцати-девятнадцати лет отроду, у него всегда прочным клином сидит в голове вопрос: как подойти к понравившейся девчонке на улице или в кафе. Мы с приятелями постоянно обменивались друг с другом своим скудным опытом в этой области, делились «проверенными» фразочками, на которые девушки «клюют стопроцентно», непристойно ржали, обсуждая свои победы (большей частью – воображаемые) и продолжали мучительно смущаться и краснеть при виде миленького личика и красивых бёдер. Со временем ситуация стабилизировалась, женщины утратили в моих глазах изрядную долю своей загадочности и неприступности, я избавился от нервного заикания на хрестоматийном «здравствуйте, девушка», и, вот теперь история повторялась в несколько извращенном, я бы сказал, варианте. Все мои наработанные сценарии годились для знакомства или примирения после стандартного скандала из серии « что это за рыжая мымра прижималась к тебе весь вечер?», а что скажешь киллеру-недоучке, которая жестоко переживает то ли чувство вины, то ли – профессиональную неудачу.
Пока я медленно, как болотную жижу, преодолевал разделявшие нас несчастные тридцать шагов, динькина спина являла собой образец полного безразличия к миру, вообще, и к моему скромному в нем присутствию – в частности, но когда я уже расправил плечи и поднял подбородок, готовясь совершить красивый армейско-донжуанский подход, она внезапно обернулась всем корпусом, секанув воздух свежевыкрашенной, сильно залаченой челкой. Губы её были в крови!
Я отпрыгнул в сторону, рефлекторно сжав кулаки, к сожалению, в правом был бумажный пакет с гастрономическим презентом, не рассчитанный на столь бурное проявление суровых мужских чувств.
Тьфу, чччёрт! Остатки томатного коктейля в тонком полупрозрачном стакане объяснили претенциозный вампирский макияж, и тем позволили моей бедной, скользнувшей, было, на ухо крыше, осторожно вернуться на место. Содержимое пакета, оказавшееся крохотными вкусно-бежевыми меренгами, безнадежно рассыпалось по полу.
«Он не мог найти слов, он не мог найти слов, он не мог найти слов», – крутилась во внезапно усохшем мозгу фраза, кочующая из одного карманного романа в другой. Боюсь, что эта универсальная цитата бегущей строкой сияла на моём бледном челе, потому что динькины глаза, секунду назад напоминавшие готовые к стрельбе на поражение пулеметные гнезда, постепенно мутировали, превращаясь в насмешливые стоматологические сверлышки, не смертельные, но издевательски-нудные, наматывающие на себя тот единый нерв, на котором отчаянно балансирует наше самолюбие.
– Ну?! И куда
