Желтый сок смывал черные потеки, Димитос осторожно тер металл ягодами, бросая шкурки на выжженную траву. Руки пекло, подушечки пальцев быстро покрылись язвами, единорог дергался и хрипел — капли смеси попадали на кремовую шкуру. Рельефная львиная голова начала греться. Где-то далеко, в одном из миров, примыкающих к Кромке, нахмурился мастер замков, читавший толстую книгу. Тряхнул головой, всмотрелся в бревенчатую стену.
Димитос приободрился, забормотал чуть громче:
— Вот тебе хлеб, вот тебе соль, полноте зверя мучить, не свершай грех большой. Тебе и мне тут не быть, тебе и мне тут не жить, как в решете вода не держится, так пусть наговор отверзится. Отпусти нас из дома дверями, из дверей воротами, из ворот в чисто поле и на кромку.
Седой лев потер лоб, махнул рукой, словно отгонял назойливого просителя. «Не поверил», — подумал Димитос, но расстроиться и повторить попытку дозваться не успел. Наговор овеществился. От замка потянуло горелым, облачко дыма повисело над спиной единорога, приникло к земле, потянулось огромной черной кошкой со сверкающими зелеными глазами.
— На просушке посиди, в землю не уходи, свечой не гори! — приказал Димитос, крепко берясь за дужку.
Кошка настороженно мяукнула, замахнулась на него лапой с железными когтями. Он ждал нападения и успел ударить первым — наотмашь, ладонью, перепачканной соком и ядом. Соприкосновение было ощутимым, словно кисть в кипяток погрузили. Замыкающее заклинание взвыло и неохотно развеялось.
«Обманула, все-таки, поганка! — проворчал мастер замков. — А говорила — на ларь, в захоронку! Ишь!..»
Дужка со щелчком выскользнула из замка. Димитос отбросил цепь, еще раз вымыл руки соком и разогнул ошейник. Символ рабства упал на траву — тяжело и глухо. Единорог встряхнулся и пошел в сторону складских помещений, оглядываясь и призывая поторопиться.
Не было сомнений в том, что бабка прознает о краже — или цепь донесет, или колышек. Димитос переборол дурноту, навалившуюся после столкновения с заклинанием — и это спасибо, что мастер услышал и помог, а то бы летели сейчас клочки по закоулочкам. Он забрал пакет с оставшимися желтыми ягодами и поспешил к сыну и черепашке. Единорог успел первым — с любопытством и без злости обнюхал львенка и дар Чура, чихнул, подтолкнул спиленным рогом рюкзак — «бери, мол, пойдем!»
Пока Димитос прятал ягоды и черепашку и навьючивался рюкзаком, сын потянулся к морде единорога, потерся, замурлыкал и запрыгнул ему на спину. Окрикнуть, забрать Маруша Димитос не успел — единорог пошел по дорожке в сторону ворот на Кромку. Он не брыкался, не пытался скинуть мелкого седока, и это радовало. Тревожила мысль — не унес бы куда-нибудь — но Димитос решил довериться судьбе, Свечану и Чуру.
О единорогах он знал мало — эти магические существа избегали колдунов и оборотней, чтобы не стать добычей или источником ингредиентов для зелий и амулетов. Обладали своеобразным разумом и чутьем на волшбу, легко отыскивали пути между мирами, заглядывали в самые укромные отнорки и уходили, оставаясь в людской памяти ворохом легенд и наивных домыслов. Учителя в школе говорили, что истинной магией и умением проходить сквозь миры, минуя Кромку, обладают только зеркальные единороги, крайне редко встречающиеся существа, проживающие две жизни — земную и подводную. Зеркальники после первой смерти теряли рог, уходили в реку и становились вожаками табунов келпи. Спасенный спутник Димитоса был обычным серо-бежевым единорогом, от которого не нужно было ждать ни яркой благодарности, ни подвоха. Пройдет плечом к плечу, пока совпадают пути, а потом уйдет, кивнув на прощанье.
Они вышли на площадку за воротами. Единорог ударил копытом по асфальту, призывая клочья облачной дороги — Кромка тут же ответила и приоткрыла путь. Димитос пошел по уплотняющейся тропе, гадая, куда они попадут на этот раз, и удастся ли ему найти воду, чтобы хорошо вымыть руки. Единорог уверенно пересек вымощенную брусчаткой дорогу — судя по всему, по первой в цеха завозили материалы, а по этой вывозили готовый товар прямо на ярмарки и в храмы Свечана — повел мордой и двинулся по утоптанной тропинке, теряющейся в густом молочном тумане. Димитос протянул руку, чтобы забрать Маруша — на всякий случай, спокойнее будет — и почувствовал жжение в груди. Он не сразу понял, что это нагрелся карман рубашки, в который он сунул хожень.
Стукнулись, заплелись и расплелись освобожденные от тканевого плена башмачки. В лицо дунул горячий и очень влажный ветер. Еще пара шагов и они пошли по тропке между огромными папоротниками. Огромными и цветущими.
— Манит папоротный цвет, угольками рдея, заберешь его себе, ежели сумеешь, — пробормотал Димитос, оглядываясь по сторонам. — Рви, сколько в рюкзак лезет. Значит, проблема в том, чтобы вынести. Или?..
Ответом стал шум и треск. К ним приближался кто-то огромный и быстрый. В то, что их хочет поприветствовать добродушный комитет по торжественной встрече, Димитос не поверил. Он не успел забрать Маруша со спины единорога — тот помчался куда-то вглубь папоротного леса, оставляя след из смятых кустов. Два шага вслед за единорогом, взгляд на появившуюся над листьями голову на длинной шее.
«О, боги! — подумал Димитос, бросая рюкзак, хожень и стремительно раздеваясь. — Ящер? Дракон? Нет, не дракон, дикая тварь какая-то…»
Голос человека-снайпера он услышал, когда превратился и встал на лапы.
«Дым? — спросил человек. — Дым, ты где? Слушай, я попал в парк Юрского периода и мне тут не нравится».
Глава 3. Димитос. Лестница Богов
Превращаясь — без боли в трансформирующихся костях и мышцах, спасибо волхоягоднику — двуногий и лев признались друг другу, что эту битву им не выиграть. Димитос не имел понятия, о каком таком парке говорил человек-снайпер, но гигантский ящер, жаждущий крови, ему тоже не понравился.
Вторжение в мысли и обращение сбили с толку, и Димитос, и лев потеряли драгоценные минуты. Проворная тварь этим воспользовалась и, стоптав папоротники, наклонилась, чтобы сомкнуть зубастую пасть на его туловище. Лев в последний момент ускользнул от хищных челюстей, помчался, куда глаза глядят, попытался вскарабкаться на увитое лианами дерево и снова услышал голос:
«Лев? Дым? Дым, это ты?»
«Я! — пробиваясь через рык разъяренного зверя, прокричал Димитос. — Я! На меня кто-то охотится!»
«Не мельтеши! — велел человек. — Сейчас».
Ящер уже обнаружил льва на дереве и помчался к нему, потряхивая когтистыми передними лапами — маленькими по сравнению с гигантскими задними, на которых он шустро передвигался. Хвост сметал папоротники, оставляя просеку в цветущем лесу. Лев соскользнул с дерева, метнулся в кусты и притормозил, услышав далекий выстрел. Особенно, когда увидел последствия — ни от чего другого голова ящера разлететься на куски не могла. Не бомба же у него в черепе была заложена.
«Ах, красава! — проговорил Дима и обдал его волной знакомого счастья. — От свезло так свезло! Не винтовка — чудо. Никому не отдам, не продам. Ни за какие деньги. Дым! Прислушайся, тут другие тварюки есть? Мне, вроде, никого не видно. Только птеродактиль какой-то летает».
«Ты где?» — спросил Димитос.
«На вышке. Дед Чур мне куриного бога на булавке дал, я просил, чтобы он меня к заставе вывел. А он привел к заброшенной вышке».
«Ты выстрелил в ящера?»
«Да. Наконец-то опробовал новую винтовку».
«Спасибо. Ты нас спас».
«Свои люди, сочтемся».
Чувствовалось, что Дмитрий улыбается.
«Я сына поищу, — спохватился Димитос. — Маруша унес единорог».
Беготня среди папоротников была недолгой. Единорог вышел из зарослей, недоверчиво всхрапывая, косясь на труп ящера. Маруш сидел на его спине и трясся. Лев успокоил львенка ворчанием — «не бойся, опасность миновала» — и взял его зубами за холку, чтобы отнести к рюкзаку и черепашке Чура. Единорог поплелся за ними.
«Превращаться или не превращаться?» — задумался Димитос.
Лев не мог собрать и уложить в рюкзак разбросанные вещи. И толку особого от звериной формы не было — ящера не одолеть, льва раздражали звуки папоротного леса и незнакомы влажно-пряные запахи. А еще лев не мог сказать человеку-снайперу спасибо словами. Мысленной благодарности Димитосу казалось мало.
