Значит, Бабель, — вмешался Робин, прежде чем Рами успел сказать что-нибудь еще. «Красивое здание».
Летти бросила на него изумленный взгляд. «Вполне.
Рами, закатив глаза, кашлянул и отложил свою булочку.
Они молча потягивали чай. Виктория нервно постукивала ложечкой по чашке. Робин уставилась в окно. Рами постукивал пальцами по столу, но остановился, когда Летти бросила на него взгляд.
«Как вы нашли это место?» Виктория мужественно пыталась спасти их разговор. «Оксфордшир, я имею в виду. Мне кажется, что мы видели лишь малую его часть, он такой большой. Я имею в виду, не такой, как Лондон или Париж, но здесь так много укромных уголков, вы не находите?
«Это невероятно», — сказал Робин с излишним энтузиазмом. Это нереально, каждое здание — первые три дня мы просто гуляли и смотрели. Мы видели все туристические достопримечательности — Оксфордский музей, сады Крайст-Черч...
Виктория вскинула бровь. «И они пускают вас везде, куда бы вы ни пошли?»
«Вообще-то, нет.» Рами поставил свою чашку с чаем. «Помнишь, Птичка, Ашмолеан...»
«Верно,» сказал Робин. Они были так уверены, что мы собираемся что-то украсть, что заставляли нас выворачивать карманы при входе и выходе, как будто были уверены, что мы украли драгоценность Альфреда.
Они вообще не хотели нас впускать», — сказала Виктория. Они сказали, что дамы без сопровождения не допускаются».
Рами фыркнул. «Почему?»
Наверное, из-за нашего нервного состояния», — сказала Летти. Они не могли допустить, чтобы мы упали в обморок на фоне картин».
«Но цвета такие захватывающие», — сказала Виктория.
Поля сражений и обнаженные груди. Летти приложила тыльную сторону ладони ко лбу. «Слишком много для моих нервов».
«Так что ты сделала?» спросил Рами.
Мы вернулись, когда на смене был другой доцент, и на этот раз притворились мужчинами». Виктория углубила свой голос. «Извините, мы просто деревенские парни, приехавшие в гости к нашим кузинам, и нам нечего делать, когда они на занятиях...»
Робин засмеялся. Неправда.
«Это сработало», — настаивала Виктория.
«Я тебе не верю.»
«Нет, правда.» Виктория улыбнулась. Робин заметил, что у нее огромные и очень красивые глаза, похожие на лань. Ему нравилось слушать, как она говорит; в каждом предложении чувствовалось, что она извлекает смех изнутри него. Они, наверное, подумали, что нам лет двенадцать, но все прошло как по маслу...
«Пока ты не разволновалась», — вклинилась Летти.
Все шло хорошо, пока мы не прошли мимо доцента...
«Но потом она увидела Рембрандта, который ей понравился, и издала такой писк...» Летти издала щебечущий звук. Виктория толкнула ее в плечо, но та тоже засмеялась.
««Извините, мисс.»» Виктория опустила подбородок, подражая неодобрительному доценту. «Вы не должны быть здесь, я думаю, что вы повернули...»
«Так это были нервы, в конце концов...»
Это было все, что требовалось. Лед растаял. В одно мгновение они все рассмеялись — возможно, немного сильнее, чем оправдывала шутка, но важно было то, что они вообще смеялись.
«Кто-нибудь еще узнал тебя? спросил Рами.
Нет, они все просто считают нас особенно стройными первокурсницами», — сказала Летти. Хотя однажды кто-то крикнул Виктори, чтобы она сняла мантию».
«Он пытался стянуть ее с меня». Виктория опустила взгляд на свои колени. Летти пришлось отбиваться от него зонтиком».
С нами случилось то же самое, — сказал Рами. Какие-то пьяницы из Баллиола начали кричать на нас однажды ночью».
«Им не нравится темная кожа в их одежде», — сказала Виктория.
«Нет, — сказал Рами, — не нравится».
Мне очень жаль, — сказала Виктория. Они — я имею в виду, ты ушел нормально?
Робин бросил на Рами обеспокоенный взгляд, но глаза Рами все еще лучились весельем.
«О, да.» Он обнял Робина за плечи. Я был готов разбить несколько носов, но этот поступил благоразумно — начал бежать, словно за ним гнались адские гончие, и тогда я не смог ничего сделать, кроме как тоже побежать».
«Я не люблю конфликты», — сказал Робин, покраснев.
О, нет, — сказал Рами. Ты бы исчез в камнях, если бы мог».
Ты мог бы остаться, — проворчал Робин. Отбился бы от них в одиночку».
«Что, и оставить тебя в страшной темноте?» Рами усмехнулся. В любом случае, ты выглядел абсурдно. Бежал так, будто у тебя лопнул мочевой пузырь, а ты не мог найти уборную».
И тут они снова засмеялись.
Вскоре стало очевидно, что ни одна тема не была запретной. Они могли говорить о чем угодно, делиться всеми неописуемыми унижениями, которые они испытывали, находясь в месте, где не должны были находиться, всем тем затаенным беспокойством, которое до сих пор держали в себе. Они рассказывали о себе все, потому что, наконец, нашли единственную группу людей, для которых их опыт не был таким уж уникальным или непонятным.
Затем они обменялись историями о своем образовании до Оксфорда. Бабель, очевидно, всегда помазывал своих избранников в юном возрасте. Летти, уроженка южной части Брайтона, поражала друзей семьи своей потрясающей памятью с тех пор, как научилась говорить; один из таких друзей, знавший нескольких донов Оксфорда, нашел ей репетиторов и заставлял ее учить французский, немецкий, латынь и греческий до тех пор, пока она не стала достаточно взрослой для поступления в университет.
Хотя я почти не попала туда». Летти моргнула, ресницы бешено затрепетали. Отец сказал, что никогда не будет платить за образование женщины, поэтому я благодарна за стипендию. Мне пришлось продать набор своих браслетов, чтобы оплатить проезд в автобусе».
Виктория, как Робин и Рами, приехала в Европу с опекуном. «Париж», — уточнила она. Он был французом, но у него были знакомые в институте, и он собирался написать им, когда я стану достаточно взрослой. Но потом он умер, и какое-то время я не была уверена, что смогу приехать». Ее голос немного дрогнул. Она сделала глоток чая. Но мне удалось связаться с ними, и они договорились о моем приезде», — туманно заключила она.
Робин подозревал, что это не вся история, но он тоже практиковался в искусстве скрывать боль, и не стал лезть не в свое дело.
Их всех объединяло одно — без Бабеля им некуда было податься в этой стране. Они были выбраны для привилегий, о которых даже не могли мечтать, финансировались влиятельными и богатыми людьми, чьи мотивы они не понимали до конца, и они прекрасно осознавали, что в любой момент могут их лишиться. Эта шаткость делала их одновременно смелыми и напуганными. У них были ключи от королевства; они не хотели их отдавать.
К тому времени, когда они допили чай, они уже почти полюбили друг друга — не совсем еще, потому что настоящая любовь требует времени и воспоминаний, но настолько близко к любви, насколько их могло привести первое впечатление. Еще не наступили дни, когда Рами с гордостью носил неряшливые вязаные шарфы Виктории, когда Робин узнал, как долго Рами любит заваривать свой чай, чтобы он был готов, когда тот неизбежно придет в «Баттери» поздно с урока арабского языка, или когда все они знали, что Летти вот-вот придет в класс с бумажным пакетом, полным лимонного печенья, потому что это было утро среды, а в пекарне Тейлора по средам продают лимонное печенье. Но в тот день они могли с уверенностью сказать, какими друзьями они станут, и любовь к этому видению была достаточно близка.
Позже, когда все пойдет наперекосяк и мир расколется пополам, Робин будет вспоминать этот день, этот час за этим столом и удивляться, почему они так быстро, так безоглядно захотели довериться друг другу. Почему они отказывались видеть бесчисленные способы причинить друг другу боль? Почему они не остановились, чтобы проанализировать свои различия в рождении, воспитании, которые означали, что они не были и никогда не могли быть на одной стороне?
Но ответ был очевиден — они все четверо тонули в незнакомом мире, и они видели друг в друге плот, и держаться друг за друга было единственным способом остаться на плаву.
