мысли, что Литвинов им не поверит, и тогда Савельев просто истечёт кровью там, на Северной платформе, и Кир, а вслед за ним и Катя отвернутся от него. И лишь потом, когда Литвинов тихо, но твёрдо объяснил им, а потом и старому доктору, почему Павла Григорьевича нужно сейчас укрыть ото всех, Сашке стало по-настоящему страшно.
Для Литвинова он был обычным предателем, и Борис Андреевич, озабоченный только одним — спасением своего друга, просто не стал бы вдаваться ни в какие подробности относительно Сашкиных метаморфоз и прозрений. В его глазах Саша Поляков был помехой, опасной помехой, которую требовалось ликвидировать в максимально короткие сроки.
Сашка очень не хотел, чтобы Литвинов его узнал, и потому вперёд не лез, отмалчивался, старался держатся в тени. Но страх, вновь оживший, противный, с кислым затхлым запахом, мёртвой хваткой вцепился в горло. В какой-то момент, наверно, во время операции, когда Литвинов диким зверем, угодившим в ловушку, метался под дверью и обращал на стоявшего в углу Сашку не больше внимания, чем на обшарпанный пластиковый стул и тумбочку, зачем-то поставленные здесь же, в душе Сашки ожила надежда, что он так и останется неузнанным. И потом, когда он и бледная уставшая Катя честно пытались дождаться Анну Константиновну в коридоре рядом с её кабинетом, сидя на твёрдой кушетке, он всё ещё в это верил. И лишь, когда Анна Константиновна попросила зайти его к Литвинову и уже пришедшему в себя после операции Савельеву, Сашка окончательно понял — нет, не пронесло. И вот сейчас-то всё и откроется.
Литвинов, впрочем, действительно так и не узнал его. Не сразу узнал. А вот Савельев…
— Поляков? — Павел Григорьевич приподнял голову, повернул к вошедшему Сашке бледное, покрытое капельками пота лицо. — Ты тут откуда?
— Поляков? — услышав его фамилию, Литвинов медленно развернулся. Впился в Сашку глазами, и по мере того, как в них появлялось узнавание, эти глаза становились всё злее, жёстче, пока не превратились в два острых ножа. — Как же это я сразу… Чёрт! Ведь показалось мне, что где-то я тебя видел. Но я и предположить не мог…
Сашка молчал. Кровь бросилась ему в голову, залила густой краской щёки, шею, стучала в висках отбойными молотками.
— Быстро! — рявкнул Литвинов. — Отвечай, как ты тут оказался?
— Я с Катей… и Киром… — Сашка чувствовал, насколько неубедительно и жалко звучит его лепет.
— Сейчас ты на кого работаешь? Всё ещё на Кравца? Или уже нет? Я так понимаю, если там не совсем идиоты сидят, то ты уже сменил хозяина. Не мог не сменить, или тебя бы уже пустили в расход. Так кому ты сейчас пишешь свои доносы?
Отрицать было бессмысленно. К тому же Савельев тоже это мог знать. Сашка почувствовал усталость и даже какое-то безразличие. Ну и пусть, чего уж теперь.
— Рябинину. Это следователь приказал…
— Понятно, — перебил его Литвинов. — Сказку про следователя мы пропустим. Ещё раз — как ты тут оказался? Что ты знал? За кем следил?
— Ни за кем. Я с Катей… Я был с ней, у неё… Когда пришёл Кирилл и рассказал…
— Это я уже слышал. Теперь я хочу услышать правду.
— Погоди, Борь, — подал голос Савельев. — Не гони коней. Я одного понять не могу. Ты и Шорохов? Почему Шорохов побежал к тебе? Вы что, друзья? Ни за что не поверю. Или у тебя было задание, подружиться с Шороховым… хотя, какое, к чёрту задание, откуда Рябинину вообще было знать про Шорохова. То же мне, фигура. Я ни черта не понимаю…
Сашка не знал, что говорить. Он и сам не мог объяснить, как получилось, что они с Киром стали… нет, не друзьями, ещё не друзьями, но и врагами теперь они точно не были. Словно кто-то невидимый, сильный, нарочно сводил их вместе, непонятно зачем и с какой целью.
— А, впрочем, это уже неважно, — подал голос Литвинов. — Теперь всё это неважно. И вообще, всё это слишком глупо, чтобы поверить в то, что это часть чьей-то многоходовки. Слишком глупо и слишком много случайностей. Нет, Паш, не выходит…
Сашка ничего не понял, кроме того, что эти двое находятся на одной волне. Настолько, что основной диалог идёт где-то на другом уровне, а слова — они просто дополняют, и оттого ему, Сашке, кажутся бессмысленными.
— Ну и что теперь с ним делать прикажешь? Вот же…
Литвинов выругался.
— Борь, даже не думай! Совсем берега потерял? Я не позволю! — твёрдо произнёс Савельев.
— А какой ещё выход? Цепью его тут приковать?
Они замолчали и скрестили свои глаза, Савельев и Литвинов. Сашка подумал, что это просто он ничего не слышит, а они на самом деле продолжают свой диалог, словно владеют телепатией.
— Хорошо. Я думаю, это и не понадобится, — Литвинов оторвал взгляд от друга.
Сашке показалось, что в этом беззвучном споре победа осталась за Савельевым, а Борис Андреевич нехотя отступил.
— Значит так, Поляков. Я думаю, что ты понимаешь, во что влип, — Литвинов уставился на Сашку, словно хотел уничтожить его одним своим взглядом. — И понимаешь, что в этой ситуации у тебя есть только один выход — молчать. Как могила молчать. Потому что, если ты хоть словом, хоть намёком, кому-то из своих… кураторов обмолвишься о событиях этой ночи, помни, Поляков, я тебя своими руками задушу. Лично. Усвоил?
Сашка не усомнился — задушит. Непонятно как, но даже то, что он и Савельев вынуждены теперь прятаться ото всех и, по сути, находятся в ловушке, ничего не меняло. Сашка свято верил, что Литвинов, этот чёртов Литвинов, который каким-то образом, как долбанный феникс восстал из пепла, насмехаясь и над смертью, и над остальными людьми в Башне, верящими в торжество справедливости, сможет всё — убить, задушить, закопать живьём. Как слепого щенка. И Сашка медленно кивнул.
— Помни об этом крепко, Поляков. Веди себя так, как и раньше. Строчи свои докладные, прилежно строчи. За кем тебя поставили шпионить в этот раз? А, ладно… можешь не говорить… и так понятно. За бывшим хозяином твоим, за Кравцом. Вот и работай, Поляков. Но если ты хоть одним словом…
Угроза осталось неозвученной, потому что в дверь
