— Можно. Но вот как Ксандра выкупить? Денег с собой нет. А отпустят ли меня сейчас? И, говорите, милорда нельзя тревожить? Как тогда быть?..
Закончить разговор им не дали. Открылась дверь сторожки, и появились два бородатых лица, а сзади них маячил Ламинт.
— Милорд, выходите. Вы тоже, — обратился он к Эйгелю и Серри. — Милорд, нам пришлось вас запереть, потому что по всей округе рыскают солдаты.
— Чьи солдаты?
— Ларские, милорд. Это вы или тот второй милорд, что был у Бравчена, послали?
— Не я. И я давал слово. Барон Тристок тоже. Мне это непонятно.
— Понятно или нет, но мы сегодня отсюда уходим. Далеко, в другой домен. Люди уже собираются. Но нам нужно с вами решить.
— Я пленен?
— Нет. Мой Риум давал слово. А мы не аристократы, раз слово дали, его уже не возвращаем.
— Разбойники…
— А что здесь такого? Мы разбойники честные. Все чин по чину. Захватили в плен, плати выкуп или отвезем подальше и продадим. Вот и сейчас у нас трое пленных. За них семь золотых. Шесть за барона и золотой за этих. Не хотел я их отдавать за выкуп, но раз такое дело, что приходится самим уходить — отдам.
— Но у меня с собой наберется всего один золотой.
— На парней хватит.
— Я сбегаю за остальными деньгами.
— И приведешь солдат? Нет.
— Даю слово барона!
— Кто верит слову барона? Каждое второе слово у аристократов лживо. Нет. Твоего барона придется забирать с собой.
— Но его нельзя тревожить. Акси сказала! — вмешался Эйгель.
— Вот я человек слова, — продолжил Ламинт. — Дал я его позавчера тебе, держу. Иначе сейчас просто взял, да перерезал бы глотку твоему хозяину.
Хелг схватился за меч. Но двое бородачей споро натянули луки, направив острые стрелы на Хелга. Да и Ламинт положил руку на рукоять своего меча. А сзади, держа меч в руке, подходил Риум.
Хелг с досадой бросил наполовину вытащенный меч обратно в ножны.
— А оружием возьмешь?
— Оружием?
— Меч, кинжал, кольчуга. Куртка, сапоги — пять золотых.
— Мальчишек, значит, выкупать не хочешь?
— За шесть золотых все отдаю.
— За все готов заплатить три золотых, да и то, потому что меч, гляжу, хороший у вашей милости.
— Этот меч стоит пять золотых!
— Но я смогу продать только за два. Перекупщик больше не даст. Два даже много.
— Хочешь сказать, что все остальное на мне тянет всего на один золотой?
— Нет, больше.
— Тогда ты не знаешь счет.
— Знаю, милорд. А мой навар?
— Если милорд так сильно ранен, то почему дорого оценен? Как за здорового.
— Баронов обычно выкупают за десять золотых. Но мы назначили только шесть частей из десяти — шесть золотых. Будь он баронетом, то вместо обычных пяти монет, мы сказали бы три. И так далее. Уценка. Но здоровый он или болезный, нам без разницы — цена одинаковая.
— Тогда берите меня вместо него. Меняемся?
Ламинт опешил.
— И что мне с вашей милостью делать?
— Везти, куда хотели, а потом за меня пришлют выкуп. Я здоровый, дорогу перенесу.
— А потом, на новом месте нас окружат и зашинкуют? Ваши же солдаты. Вместо выкупа. Или выкуп состоится, а после опять пошлют солдат. Нет. Опасно это. Мы не настолько жадны и глупы, чтобы самим лезть в петлю. Никто не должен знать, куда мы уйдем. По крайней мере, барон Краст, он слишком большая птица в этих краях. Три золотых за меч и остальное, один золотой у вас, итого четыре. Барон Севир стоит шесть и не на медянку меньше. Через час мы снимаемся отсюда. Барона берем с собой. Выживет, нет — на все воля богов. А пока ваша милость пусть посидит в сторожке.
— Милорд, — подал голос Эйгель. — Пожалуйста, выкупите меня. Прошу вас! У вас же есть золотой. И Серри тоже.
— Нет, меня не надо. Я буду здесь. Эйгель, ну как же ты можешь. Я думал, что ты…, а ты… ну, нельзя же так. Ведь милорда не оставляют здесь, берут с собой… Я буду с ним.
— Нет, все — таки ты оказался маленьким негодником, — презрительно сказал Хелг, доставая из кошелька серебряные монеты, и не считая их, протянул деньги Ламинту:
— За обоих.
— Милорд, я остаюсь с ними! — воскликнул Серри.
— Оставайся, но будешь выкупленным, будешь свободным.
Ламинт пересчитывал монеты, и отложив несколько лишних, опустил сорок серебрянок себе в кошелек.
— Эти ваши. Лишние, — сказал лесной главарь.
— Значит, я свободен? — спросил Эйгель.
— Свободен.
— Вы даете слово?
— Э, как задергался, свободы захотел, а позавчера другое пел. Да, даю слово.
— И вы подтверждаете, что возьмете меч и все остальное за три золотых?
— Да. И что?
— Даете слово, что отдадите раненого милорда за шесть золотых и ни медянкой больше?
— Вот пристал. Да.
— А баронета возьмете за три золотых?
— Баронета? — непонимающе спросил Ламинт. — Ну, да. Только где этот баронет?
— Тогда вы дали слово. Все это слышали. Я — баронет. Берите меня за три золотых.
— Что?! Ты?!
— Да, но бывший баронет, хотя, насколько мне известно, хаммийцам это без разницы. Вот если бы я купил этот титул, я стоил бы для них много меньше, но я баронет по рождению.
— А как докажешь?
— Вот они подтвердят.
— Солгут.
— Спросите их порознь.
— Успели сговориться в сторожке. Знаем такие штучки.
— Нет. Мы ведь не знали, что вы собираетесь быстро уходить. Милорд принес бы шесть золотых, и выкуп состоялся бы.
— Хм. Больно гладко у тебя получается. Ладно, проверю. Спрошу про тебя у них порознь. А ты молчи. Не смей им сейчас что — либо говорить, даже намекать.
— Уважаемый…
— Молчи!
Эйгель покачал головой.
— Уважаемый, два слова только вам одному.
Ламинт раздумывал над словами парня. С чего бы это? Но наедине — это можно.
— Хорошо, отойдем, а вы смотрите за этими. Чтобы не сговорились…
Ламинт отвел Эйгеля на угол сторожки. Отсюда было видно, как обитатели маленького лесного поселка собирают нехитрый скарб, готовясь уйти с насиженного места. Но и оставшихся пленников и лесных разбойников, их сторожащих, было видно хорошо.
— Ну, что хочешь?
— Уважаемый. Сейчас вы узнаете одну тайну. Но вы давали слово. Слово, что раненого милорда, не называя его по имени и титулу, вы отдадите за обговоренную сумму выкупа.
— Так. И что же?
— Дело в том, что я — баронет Севир. Бывший.
Брови Ламинта удивленно взметнулись.
— А тот твой брат, что ли? Или, погоди, это новый хозяин твоего родового замка, а ты у него слуга?
— Нет. Тот раненый милорд вовсе не барон Севир.
— А кто же?
— Вы давали слово!
— Давал. Я помню. И кто же он?
