— Пройдоха! Змей скользкий! Обстановку мою заколдовал. Вот ужо я до тебя доберусь! — выкрикивал чародей и вдруг… засмеялся. Жутковатым смехом, от которого становится вовсе не смешно. Мебель вздрогнула и испуганно замерла. А хохот волшебника нарастал, как грозная лавина, готовая в любой момент обрушиться на голову всякого, вставшего на ее пути. Жалобно задребезжали стекла. И… и все внезапно стихло. В пронзительной тишине было слышно, как испуганная муха бьется в окно, видимо, давая себе зарок больше никогда не залетать в жилища чародеев.
Мебель медленно, осторожно переступая деревянными ногами, стала расходиться по своим местам.
— Вот то-то же, — мрачновато улыбнулся Чумичка. — А до пакостника я еще доберусь, ох доберусь. — И чародей устало опустился на проворно подбежавшую табуретку. — Не сегодня, так завтра, но доберусь!
* * *
Путники выпили по второй чарке, и вскоре над окрестными лугами поплыла заунывная песня.
— Вечерний звон, вечерний звон, — выводил звонкий, хотя и слегка заплетающийся голосок царевны Татьяны Дормидонтовны Чаликовой.
— Бомм! Бомм! — Царь-колоколом вторил ей майор Селезень. Колдун Чумичка и баронесса как могли подтягивали. Занятые музыкальным процессом, они даже не заметили, как Васятка, простившись с Дубовым, погнал коз в сторону деревни. А Великий Детектив, немного еще насладившись пением своих спутников, все-таки был вынужден прервать их музицирование:
— Господа, пора в путь.
— Эх, какую песню испортил! — проворчал майор, поднимаясь с травы.
— А ехать и вправду пора, — заметил Чумичка, с опаской поглядывая на солнце, уже изрядно клонившееся к лесу. — Даже не представляю, где мы ночевать будем…
— Ничего, как-нибудь перебьемся, — беспечно махнула рукой госпожа Хелена.
— Ну еще бы, ведь баронесса ночевала на Гороховом городище — и ничего, жива, — подпустила Надя. Чумичка глянул на баронессу с изумлением, но ничего не сказал — только уважительно цокнул языком.
* * *
Провожаемая восхищенными взорами Васяткиных односельчан, золотая карета проехала через деревню и вскоре вновь углубилась в лес.
— Скажите, о чем это вы так долго разговаривали с Васяткой? — поинтересовалась Надя у сыщика. — Обучали его приемам дедуктивного метода?
— Да нет, дедуктивным методом он и так владеет не хуже меня, а то и получше, — уважительно ответил Дубов. — Просто я рассказал Васятке об убийстве князя Владимира и всех сопутствующих обстоятельствах, и спросил его мнения. И он тут же выдал очень логичную версию. Вообще-то я предполагал нечто подобное, но Васятка буквально разложил все по полочкам.
— И что это за версия? — спросил майор.
— Знаете, сейчас я не хотел бы ее выкладывать. Версия получилась, я бы сказал, уж слишком стройная и слишком логичная. А в жизни все бывает куда сложнее. Поэтому не буду вас пока что настраивать ни за, ни против кого бы то ни было, — уклончиво ответил Василий.
— Знаете, я вот подумала, — неуверенно заговорила Надя, — если мы попали в параллельный мир, то здесь могут оказаться и параллельные люди…
— Это точно, — подхватил майор, — ежели бы Василий Николаич не пресек нашу пьянку, то мы все очень скоро запараллелились бы!
— Да нет, я имею в виду другое. В общем, Васятка — это как бы параллельный Дубов. Наверное, и у других кислоярцев здесь имеются свои двойники. Может быть, не всегда их сходство столь ярко…
— Ну, например, кто у нас царь Дормидонт? — спросила баронесса.
— Доктор Серапионыч, — не задумываясь заявил Василий. — Чем не Дормидонт Петрович? Ну, пускай не глава государства, зато у себя в морге — и царь, и бог. И пьет, собака, изобретательно! А Баба Яга — ну так просто вылитая Анна Сергеевна Глухарева, сообщница Каширского.
— А как насчет нашего друга Рыжего? — ехидно поинтересовалась баронесса.
— А тут, пожалуй, посложнее, — покачал головой Василий. — Сдается мне, что у столь незаурядной личности вряд ли может существовать двойник в параллельном мире. Конечно, смотря что таковым считать…
— Однако, господа, не мешало бы определиться с ночлегом, — вернул майор метафизическую беседу к прозе жизни. — Уже скоро стемнеет, а мы еще не нашли верного причала.
— Может, вернемся в деревню? — предложила Надя.
— Возвращаться плохая примета, — возразила баронесса.
— Тогда — полный вперед! — подытожил Василий.
* * *
Вскоре в сгущающихся сумерках путники увидели неподалеку от дороги высокое бесформенное сооружение, которое при более близком рассмотрении оказалось церковью. Заброшенной ее назвать, пожалуй, было бы нельзя, но и содержащейся в идеальном порядке — тоже.
— Середина двенадцатого века, — тут же сообщила баронесса. — То есть, насколько я понимаю, сооружена еще до раздвоения реальностей. Простояла до начала двадцатых годов, после чего там располагался колхозный хлев, однако несколько лет назад ее начали понемногу восстанавливать.
— Ну, здесь мы сможем хоть как-то переночевать, — уверенно заявил Александр Иваныч. — Чумичка, тормози телегу!
Придержав лошадей, Чумичка с опаской оглядел церковь:
— Не нравится мне тут. Но дальше начинаются земли князя Григория, а там ночевать — верная погибель.
— Так что же делать? — нетерпеливо спросила Надя.
— Будем здесь.
Карета остановилась перед потрескавшейся и изрядно обвалившейся папертью, пассажиры вышли, и майор принялся дубасить в дверь сторожки, прилепившейся сбоку от входа в церковь.
Вскоре на стук вышел сторож — маленький седенький старичок лет под сто, одетый в какие-то немыслимые лохмотья.
— Здесь царевна Татьяна Дормидонтовна, — с ходу сообщил майор Селезень. — Обеспечьте Ее Высочеству и сопровождению достойный ночлег.
— O-о-о, кто к нам пожаловал! — радостно зашамкал сторож. — Только где ж я вас поселю?.. Разве что прямо в церкви. Там и просторно, и покойно. — Погремев огромной связкой ключей, старичок взял на изготовность самый внушительный.
Высокопоставленная делегация, ведомая старичком сторожем, торжественно направилась в храм. Между тем Дубов с Чумичкой выносили из кареты все нужное для скромного ночлега.
— Ну, здесь-то нечистая сила не посмеет нас тронуть, — с благолепием произнесла баронесса, взирая на иконы, горящие свечи и прочую благодать.
— Да уж, сюда они не сунутся, — удовлетворенно добавил Селезень. Чумичка промолчал, только скептически хмыкнул.
— Спокойной вам ночи, господа хорошие, — низко поклонился сторож и, тяжело шаркая сношенными лаптями, вышел из храма.
