Меня разбудил ещё один звук, шорох когтей по камню. Я приподнялся, опираясь на локоть, и осмотрелся. Невдалеке стояла самка. И не одна. Подражая её величественной осанке, рядом с ней стоял кот–подросток, уставившийся на меня круглыми от детского любопытства глазами. Он тяжело дышал, приоткрыв рот.
Он был такой же масти, как и его родители, но белые пятна выделялись не так сильно, мех был не такой густой, и с большими широкими лапами, как у любого котёнка. Но сразу было заметно, что со временем он вырастет таким же, как его родитель.
Марайя, самка, подтолкнула его лапой вперёд.
— Мурри… — её голос не понимался громче мурлыканья. — Это наш сын, гладкокожий. Как это принято и у твоего народа, наши юные тоже уходят узнавать мир, когда наступает их время. Мурри будет тебе младшим братом, твоими клыками и когтями.
Она замолкла, а я снова заговорил, спотыкаясь о странные звуки чужого языка.
— О Леди, вы доверяете своего котёнка мне, одному из тех, кто охотится за вами?
Может быть, Великие Коты не умеют смеяться, но они знают, что это такое, и смех слышался в её ответе:
— Доверяем его тебе, юноша? Нет, скорее мы доверяем ему тебя.
— Но…
— Так уж случилось, юноша, — заговорил Мирурр, — что здесь произошли удивительные вещи. Я лежал беспомощный перед твоим ножом, однако ты не отнял Жизнь, а напротив, сохранил её. И мы плечом к плечу сражались против мерзких тварей из внутренней тьмы.
— И тот старик, — напомнила Марайя. — Ты пожалел его и не бросил его тело на съедение тварям.
— И ты больше не тот, кем был, — продолжал Мирурр. — Теперь в тебе течёт наша кровь. Для нашего рода ты неприкосновенен.
Я взглянул на своё запястье. Рана начисто затянулась, остался только шрам. Я слышал от путешественников рассказы о том, что некоторые племена скрепляют таким образом узы кровного родства, принимая в свой род чужаков. Но никто не слышал, чтобы в такое родство вступали не с людьми, а с другими существами.
Мирурр и Марайя обменялись долгими взглядами. Может быть, они беззвучно говорили друг с другом, не знаю. Кот встал, потянулся. Он был по–настоящему огромным, размером с самца яка. Затем он прыгнул, легко, как зёрнышко песка, несомое ветром, и взлетел на вершину скалы. Там он замер, обводя взглядом океан песка вокруг острова, неподвижный, словно высеченная из камня статуя. Его голова поднялась, и он взревел так, что заглушил бы яростный грохот песчаной бури. Один раз, три раза и ещё один, каждый раз немного поворачиваясь и глядя в другом направлении.
Я скоро узнал, кого он звал. Со всех сторон через пески хлынуло неисчислимое множество песчаных котов, иногда совершенно сливающихся по цвету с песком, так что только движение выдавало их.
Шли большие коты, не уступающие по размерам Мирурру, гордо вышагивали кошки со своим потомством. Все они поднимались на остров, туда, где с достоинством правителей своего рода их ожидали Мирурр и Марайя. Поднявшись, пришедшие приветствовали их, легко касаясь носами, и по семьям рассаживались вокруг, ожидая…
А когда наступил закат, они запели. Мой народ любит песни, и барды занимают среди нас высокое положение. Но эта неистовая музыка была непохожа ни на что, слышанное мной раньше. Чем дольше она звучала, тем более правильной и гармоничной она казалась мне, и вскоре я присоединил свой голос к их завывающим воплям, сначала робко, потом смелее. В этом хоре я различал ведущие голоса, возможно, они выбирали и цесню. Марайя была одной из них, и дважды все голоса умолкали, позволяя её одинокой песне гордым вызовом взлетать к небесам.
Пение было только началом. Потом они затанцевали. Сначала один, за ним остальные подпрыгнули в воздух. Каким–то странным образом коты могли заглатывать воздух, раздуваясь, пока не становились похожими на большие пушистые мячи. Они подпрыгивали и долго плыли по воздуху, прежде чем снова опуститься на землю. Ни за что бы не подумал, что такое возможно, если бы не видел это собственными глазами. Они кувыркались, как резвящиеся котята, — в воздухе, над скалами острова.
Распушённая шерсть поднявшихся в воздух котов потрескивала крошечными искорками. Глядя на них, мне и самому очень захотелось взлететь. Конечно, я мог подпрыгивать, немного кувыркаться, но моё тело не могло освободиться от земного притяжения, и мне оставалось только с завистью смотреть за хороводом танца, переводя дух после тщетных усилий. А эти, летающие, теперь разделились на пары и кружились, то всплывая над партнёром, то подныривая под него. И ещё раз они запели. Котята тоже пытались подняться в небо, но добились не большего успеха, чем я. Дважды ко мне подбегал Мурри, возбуждённо дёргавший коротким толстым хвостиком, пытаясь втянуть меня в центр безумного хоровода подростков на земле.
Я старался, как мог. Я ещё не совсем забыл те несколько трюков, которым научился в детстве у циркачей, выступавших на рынке, кувырки и сальто. Мои неуклюжие попытки, кажется, только подзадорили Мурри, и он надувался до тех пор, пока, наконец, не всплыл Почти на высоту моего роста и не облетел кругом меня, Увы, прикованного к земле.
Скоро я попал в окружение кольца котят, которые Уставились на меня своими немигающими глазами так, словно я был каким–то невиданным чудом. Жалко, что я слишком быстро выбился из сил, и тяжело отдуваясь, уселся на землю.
Я был не единственным, кого утомило это дикое празднество. Один за другим взрослые коты тоже опускались наземь, усаживаясь совсем, как котти перед очагом, разве что их пушистые хвосты были слишком короткими, чтобы обмахнуть их вокруг ног, как это делают наши домашние спутники.
Мирурр и Марайя прошли сквозь ряды своих отдыхающих сородичей и уселись по бокам рядом со мной. Мирурр попросил меня показать собравшимся медальон.
Только я вытащил его наружу, как он вспыхнул, словно воспламенившись от искр, стекающих с кошачьей шерсти. Он сиял не хуже факела, только что не грел. Я поднял медальон вверх, чтобы его увидели все.
На мгновение наступила полная тишина. Ни вздоха, ни шороха когтей. А потом коты все разом громко замурлыкали — и этот звук потряс меня. Они двигались ко мне, выстроившись, как воины на параде перед Королевой. На мгновение каждый из них останавливался прямо передо мной, слегка вытянув вперёд голову, словно принюхиваясь ко мне и к знаку в моих руках. Мне стало жутковато, хотя я только что и пел, и танцевал с ними в меру своих скромных возможностей. Быть окружённым котятами — одно дело, но когда тебя окружают те, кого ты с детства приучен считать главными врагами своего рода, — тут поневоле оробеешь. А они всё шли и шли.
