Краста отвернулась и уставилась на Колонну каунианских побед, колторая все еще стояла в центре старинного парка — высокая, гордая и такая светлая в лучах луны. За всю Шестилетнюю войну ее не задело и осколком. Но даже теперь от нее веяло седой стариной, словно одержанные в незапамятные времена победы для нее лишь вчерашний день.
— Ладно, — прервал мысли маркизы Лурканио, — извольте пройти, воздадим почтение вашему иллюзорному монарху.
На сей раз в его голосе не было иронии; все его мысли в мгновение ока спрятались под дежурным светским тоном опытного придворного.
Во дворце слуги короля Ганибу кланялись полковнику как графу, а то и герцогу чистой валмиерской крови. И Красту тоже чествовали как герцогиню, а не как маркизу. Это продолжалось так долго, что ее настроение волей-неволей стало улучшаться.
Когда они вступили в Гранд-залу (ту самую, где король Ганибу объявил свою безнадежную войну), стоявший у дверей солдат в альгарвейской форме сверился со списком и, лишь найдя там имена прибывших, разрешил им пройти.
— В чем дело? — вспылила Краста.
— Он проверяет всех гостей. А вдруг мы замаскированные убийцы? — фыркнул Лурканио и уже вполне серьезно добавил: — В провинции до сих пор бунтует всякая сволочь. Они уже убили несколько принявших новый режим аристократов и нападают на наших солдат. И если им удастся каким-то образом пройти сюда, то могут быть серьезные неприятности.
Он думал в первую очередь о том, как бы не нанесли вред его королевству. Краста же думала только о себе. И в первый раз в жизни, оглядев залу, она подумала, что альгарвейцы для нее гораздо безопаснее, чем ее земляки. И если кто и станет спасать ее жизнь, то это будут враги. Она ринулась к бару, заказала бокал бренди с полынью и выпила его залпом, словно лимонад. Чем скорее все вокруг нее поплывет и закружится, тем раньше она наконец почувствует себя спокойно.
Лурканио заказал белого вина и тоже выпил свой бокал залпом. Он понимал толк в выпивке. И пил много, но никогда еще Краста не видела его по-настоящему пьяным и сильно сомневалась, что когда-либо увидит. «Недоумок, — подумала она. — У него всегда так: лучшее — враг хорошего».
— Ну что, сходим поприветствуем его величество? — криво ухмыляясь, спросил Лурканио и окинул взглядом длинную очередь к углу залы, где стоял король Ганибу. — Самое время, пока он еще помнит, кто мы, а кто он.
Его величество держал большой кубок, наполненный жидкостью янтарного цвета. Судя по рассеянному выражению его лица, сегодня он опустошил не один такой кубок. Глядя на него, Краста сразу вспомнила ехидные слова Лурканио, но, похоже, королю не приходилось выпрашивать у альгарвейцев каждый бокал. В выпивке его не ограничивали.
Лурканио с Крастой быстро пробрались к началу очереди придворных — она была намного короче, чем некогда, до войны. Многие гости даже не сочли нужным подойти к утратившему величие государю: сегодня он был далеко не самой важной персоной. И не только сегодня. Однополчане Лурканио, и те имели больше власти. И вновь Красте показалось, что земля уходит из-под ног.
Грудь Ганибу сверкала наградами. Лурканио отдал ему честь, как младший офицер старшему, а Краста присела в глубоком реверансе и пролепетала: «Ваше величество!»
— А, маркиза, — благожелательно осклабился Ганибу, и Краста поняла, что ее имени он не помнит. — Как же, вижу, с дружком. С другом сердца?
Король приложился к кубку, и Красте показалось, что хмельная жидкость перетекает изо рта прямо в глаза и заполняет их желтоватой дурью. А ведь до войны его глаза соловели только при виде хорошенькой женщины. А сколько раз он провожал масляным взглядом Красту. А кем она сама стала теперь? Всего-навсего очередной девочкой — утехой воина-победителя. Его величество серьезнее относится к выпивке, чем к ней.
Лурканио подхватил Красту под локоть, и она покорно пошла рядом с ним. За ее спиной король Ганибу светски беседовал с новым визитером.
— Он уже не тот, каким был, — сказал Лурканио, мало заботясь о том, не слышит ли его кто-нибудь кроме Красты. В его голосе не было ни капли сожаления — лишь голое презрение.
И вдруг нежданные слезы навернулись Красте на глаза. Она обернулась к своему королю: такому общительному, такому эффектному и такому… пьяному. Все его королевство теперь стало пленником Альгарве. А он — то ли это ей полынь нашептала, то ли сама поняла — был пленником самого себя.
— Долг мы выполнили, — ухмыльнулся Лурканио, — и теперь можем поразвлечься как следует.
— Замечательно! — подхватила Краста, хотя сегодня развлекаться ей вовсе не хотелось. — Извини, я на минутку, — и она скользнула к бару, где бесстрастный кельнер налил ей еще порцию пахнущего полынью бренди.
— Поосторожнее, детка, — прошептал Лурканио ей в затылок. — Мне что, придется тебя тащить на руках по всем этим лестницам до самой твоей опочивальни?
— Нет, милый. — Краста была не столь умна, сколь изворотлива и изобретательна. Она игриво облизнула губы и томно опустила ресницы. — Но ведь тебе это понравилось бы?
Полковник задумался и, придя к некоему решению, криво ухмыльнулся:
— Один раз вполне возможно. В первый раз все интересно.
Именно это она и хотела услышать. Краста снова повернулась к кельнеру и поняла, что сегодня напьется как следует и всерьез.
Пекка вздрогнула. Последнее время стук в дверь кабинета раздражал ее все больше: он как нарочно раздавался именно тогда, когда она с головой погружалась в самые сложные расчеты. Меньше всего ей сейчас хотелось встречаться с Ильмариненом или кем-нибудь из ведущих теоретиков. Хоть бы это оказался какой-нибудь студент из колледжа! От него она отделается в пять минут.
Она встала и распахнула дверь. И тут же задохнулась от удивления. Но, призвав на помощь всю свою колдовскую мощь, расплылась в радушной улыбке:
— Профессор Хейкки! — воскликнула она, всем своим видом давая понять, как безмерно счастлива, что глава тавматургического факультета снизошла до того, чтобы лично навестить ее. — Не соблаговолите ли войти?
Хоть бы она не соблаговолила! Может быть, деканша просто заглянула проверить, на месте ли Пекка, и, убедившись, что она работает, уйдет? Не тут-то было.
— Благодарю вас. — Профессор Хейкки шагнула в комнату с таким видом, словно была хозяйкой кабинета, а Пекка здесь лишь гость. Однако вопреки опасениям Пекки, что профессор усядется на ее собственное место за столом, Хейкки втиснула свой обширный зад в кресло для посетителей.
Отступив за стол в свое кресло (это и выглядело как самое настоящее отступление), Пекка откинула со лба густую черную челку и осведомилась:
