Замок Короля Хаггарда бесшумно крался в небе, как сторожащая долину слепая черная птица. Молли, казалось, слышала взмахи ее крыльев. Дыхание единорога пошевелило ее волосы, и она услышала голос Шмендрика:
— Сколько их?
— Трое, — ответила Она, — они шли за нами из Хагсгейта, сейчас быстро догоняют нас. Слушай.
Шаги были чересчур легкими и быстрыми, а голоса слишком тихими, чтобы ждать чего-нибудь хорошего. Волшебник потер глаза.
— Быть может, Дринну стало совестно, что он недоплатил отравителю, — пробормотал он. — Может, его мучит совесть, все возможно. А может, я оброс перьями. — Он схватил Молли за руку и стянул ее в жесткую низину у дороги. Тихая, как лунный свет, рядом лежала Она.
Рыбьими хвостами на глади моря сверкнули кинжалы. Неожиданно раздался громкий и злой голос:
— Говорю тебе, мы потеряли их. Мы разошлись с ними милю назад, там, где я слышал шуршание. Черт меня побери, если я побегу дальше.
— Тихо, — яростно ответил второй голос. — Ты хочешь, чтобы они удрали и выдали нас? Ты боишься волшебника, побойся-ка лучше Красного Быка. Если Хаггард узнает о нашей половине проклятья, он пошлет Быка втоптать всех нас в землю.
Первый отвечал мягче:
— Я боюсь не этого. Волшебник без бороды — это не волшебник. Но мы тратим время попусту. Как только они услыхали, что мы преследуем их, они сразу же ушли с дороги и пошли напрямик. Мы проищем их всю ночь и не найдем.
Раздался третий голос, более усталый, чем первые два:
— Мы и так проискали их всю ночь. Смотрите, уже светает.
Молли поняла, что она уже наполовину забралась под черный плащ Шмендрика и уткнулась лицом в колючий пучок сухой травы. Не осмеливаясь поднять голову, она открыла глаза и увидела, что вокруг как-то странно посветлело. Второй человек проговорил:
— Ты глуп. До рассвета еще два часа, к тому же мы смотрим на запад.
— Во всяком случае, — отозвался третий, — я отправляюсь домой.
По дороге громко застучали каблуки, теперь в обратном направлении. Первый крикнул:
— Стой, подожди! Стой, я пойду с тобой, — и он поспешно прошептал второму: — Я не домой, я хочу поискать немного в стороне. Мне все-таки кажется, что я слышал их, и еще я где-то обронил огниво…
Молли слышала, как удаляется его голос.
— Черт бы побрал вас, трусы! — выругался второй. — Подождите же немного, я попробую то, что посоветовал мне Дринн! — И когда шаги стали удаляться, он начал нараспев: — Лета теплее, сытнее еды, крови дороже, сильнее воды…
— Скорее! — крикнул третий. — Скорее! Поглядите на небо. Что это за ерунда?
Даже в голосе второго человека зазвучало беспокойство:
— Это не ерунда. Дринн так бережно обращается со своими деньгами, что они не могут расставаться с ним. Одна из самых трогательных привязанностей, которые я видел. Так он их зовет. — И он продолжил слегка дрожащим голосом: — Ласковей милой, надежнее лжи, имя того, кого любишь, скажи.
— Дринн, — зазвенели золотые монеты в кошельке Шмендрика, — дринн-дринн-дринн-дринн. — И тут все случилось.
Оборванный черный плащ хлестнул Молли по щеке, когда Шмендрик, встав на колени, в отчаянии сжал кошелек. Тот погремушкой трещал в его руке. Шмендрик швырнул кошелек далеко в кусты, но все трое с красными, словно окровавленными, кинжалами уже бежали на них. За замком Короля Хаггарда, плечом отодвигая ночь, разливалось пылающее сияние. Выпрямившись, волшебник угрожал атакующим демонами, превращениями, парализующими мазями и секретными приемами дзю-до. Молли подобрала камень…
Издав странный ликующий и ужасный крик погибели, Она выскочила из укрытия. Копыта единорога разили как мечи, грива неистовствовала, а вокруг головы сверкали молнии. Трое убийц уронили кинжалы и закрыли лица руками, даже Молли и Шмендрик отвернулись. Но Она не видела никого. Белоснежная, обезумевшая, мечущаяся, как в дикой пляске, Она вновь протрубила свой вызов.
Сияние ответило ей мычанием, ревом ломающегося весной льда. Люди Дринна с криком, спотыкаясь, бежали назад по дороге.
Колыхаясь под внезапным холодным ветром, замок Хаггарда полыхал огнем. Молли громко сказала:
— Но ведь это должно быть море, так ведь? — Ей показалось, что там, вдалеке, она видит окно и в нем — серое лицо. Тогда появился Красный Бык.
Он был красен как кровь, но не та, что бьет из свежей раны, а та, что по капле сочится из-под незаживающего струпа. Как пот истекал из него ужасающий свет, от рева его оползали холмы. Рога его были бледны, как шрамы. Изогнувшись волной, Она замерла перед ним. Свет ее рога погас, Она повернулась и побежала. Красный Бык заревел вновь и рванулся за нею.
Она никогда ничего не боялась. Она была бессмертна, но ее могли убить гарпия, дракон или химера, пущенная в белку шальная стрела. Но дракон мог лишь убить ее, никогда не смог бы он заставить ее забыть себя или забыть сам, что и мертвая Она останется прекраснее его. Красный Бык не знал ее, но Она чувствовала, что он ищет именно ее, а не белую кобылу. Страх погасил в ней свет, и Она побежала от неистового невежества Быка, наполнявшего небо и истекавшего в долину.
Деревья кидались на нее, и Она дико металась, уклоняясь от них, Она, скользившая сквозь вечность, ни с кем не соприкасаясь. Как стекло, ломались они позади нее под натиском Красного Быка. Он заревел вновь, и тяжелая ветка ударила ее по плечу так, что Она споткнулась и упала. Мгновенно вскочив, она побежала, но под ногами, стремительно буравя землю и перекрывая ей дорогу, вздымались корни. Удавами кидались на нее виноградные лозы, лианы плели сети между деревьями, вокруг хрустели сухие сучья. Она упала второй раз. Топот Быка отдавался в ее костях, и Она вскрикнула.
Должно быть, Она как-то выбралась из леса и неслась уже по твердой, голой равнине, простиравшейся за цветущими пастбищами Хагсгейта. Теперь перед ней был простор, ведь единорог только начинает скачку, когда безнадежно отставший охотник перестает погонять загнанную, изможденную лошадь. Она летела как жизнь, переходящая из одного тела в другое или несущаяся вдоль меча, быстрее всех, у кого когда-нибудь были ноги или крылья. Но, не оглядываясь назад, Она знала, что Красный Бык нагоняет ее, как луна, раздувшаяся, опухшая луна-охотница. Она чувствовала своими боками прикосновение его серо-фиолетовых рогов, словно он уже ударил ее.
Спелые острые колосья сомкнулись, преграждая ей дорогу, она растоптала их. От дыхания Быка серебристые пшеничные поля стали холодными, вязкими, рыхлым снегом липли они к ее ногам. Но Она все бежала, кричащая и побежденная, в ее ушах льдинкой звенел голос мотылька: «Давным-давно прошли они по дорогам, и Красный Бык бежал по пятам за ними». Он убил их всех.
