Сам Санахт выглядел блистательно. На его голову был надет роскошный завитой парик, а поверх его — золотой обруч, посреди которого аметистовыми глазами угрожающе взирал на окружающих орел Урес. Шею Императора охватывало ожерелье, в котором чередовались широкие голубые, из драгоценной эмали и узкие, из золота, полосы, которые символизировали солнечного Бога Шу. В своих руках, унизанных перстнями и браслетами, Санахт держал короткий жезл с изогнутым верхним концом и золотую, треххвостою плеть. Сандалии Повелителя, из тончайшей кожи пустынной газели, были расшиты серебряными нитями с сакральным смыслом.
Завершала этот ансамбль белоснежная туника, из тончайшего «царского хлопка» — «тканого воздуха», вся в струйчатых складках, поверх которой был надет туго накрахмаленный передник с изящной вышивкой, также имеющей сакральный смысл.
Не менее великолепно выглядели его жены. Золотые браслеты, кольца и ожерелья, украшенные оранжево-красным сердоликом, синевато-розовым аметистом, зеленой яшмой, драгоценной синей эмалью, сверкали в свете светильников и факелов. Из-под полупрозрачных платьев без рукавов, так же из «тканого воздуха», соблазнительно просвечивали изящные формы женщин. И все это великолепие, мужское и женское, двигалось в аромате тончайших духов из розового и ладанного масла.
Весь сад затих, но никто из гостей не упал на колени, приветствуя Владыку. Ведь сегодня они просто друзья и пришли на пир к другу. Санахт в этой глубокой тишине, подойдя к своему столу, неторопливо разместился на ложе, пригубил вино из золотого кубка, затем взял пшеничную лепешку из корзины, разломил ее надвое, поднял обе половинки над головой, и с улыбкой громко произнес:
— Празднуйте, друзья…
Сад взревел в приветственных криках. Неизвестно откуда среди гостей тут же возникли музыканты, играющие на бубнах и свирелях, закружились в соблазнительных плясках нагие танцовщицы и танцоры, как из воздуха возникли акробаты и шуты. Вино и пиво потекли полноводным Геоном в период разлива, ароматы духов, мирры и ладана, смешались с ароматом разрываемого жадными руками мяса, смехом женщин, звоном кубков, журчаньем струй фонтанов, запахом фруктов, веселыми выкриками мужчин. Вся эта смесь звуков, запахов и цветов, казалось отражалась и умножалась в двух сотнях бронзовых и серебряных зеркал, убирая грань между реальностью и волшебным, магическим зазеркальем.
С несколько натянутой улыбкой разглядывая разгорающееся веселье, Император пальцем указал виночерпию на свой кубок. И когда тот наполнил его до краев, Санахт сам, своей рукой, что означало высочайшую честь и доверие, передал кубок своему другу, возлежащему на соседнем ложе:
— Благодарю тебя, Амен. Ты все организовал как надо. Спасибо.
Его друг детства с глубоким поклоном принял чашу, немедля ни мгновенья поднес ее к губам и выпил до дна:
— Только прикажи, Санахт и я все для тебя сделаю. Прикажи, и я прямо с этого места уйду в поля Эхаби, если пожелаешь!
Император рассмеялся и потрепал его по голове:
— Не надо тебе никуда уходить. Тем более в поля к Эхаби. Лучше скажи, когда наступит время возложения руки на моих детей. Если ты уйдешь, как я это узнаю?!
Амен тонко улыбнулся в ответ:
— Я выбрал время, когда веселье начнет разгораться и все гости будут достаточно трезвы, чтобы запомнить этот момент. Но при этом и достаточно пьяны, чтобы виночерпии услышали, что они будут откровенно говорить о том, почему ты сначала возлагаешь свою руку на детей от второй жены, а не первой. Этот час наступит после танца плясуний из Димашка и выступления твоих новых фенешийских друзей, преподнесших тебе такое великолепное оружие и доспехи. Они просили разрешения сделать тебе еще один дар, на этот раз музыкальный. Я дал им свое согласие, дружище.
Повелитель еще раз довольно рассмеялся, указал виночерпию на пустой кубок Амена, а потом повернулся к Тейе, возлежащей от него по правую руку:
— Ты довольна, любимая? Тебе нравится праздник, который я устроил для тебя и наших детей?
Вторя жена ласково на него посмотрела и нежно погладила по руке:
— Конечно, Санахт. Как я могу быть не довольной таким великолепием? Но почему на празднике рядом с нами нет Нафрит? Она что, в ярости и кусает пальцы от злости? Я и она, конечно, ненавидим друг друга, но это еще не повод так открыто пренебрегать этикетом.
Император на несколько мгновений отвел глаза в сторону. В его голове опять вдруг далеким эхом прозвучали вначале слова фенешийца о предательстве, а потом фраза Нафрит о том, что Тейе не та, за которую себя выдает. Вслед за ней, тут же возник притягательный образ первой жены, выходящей из большого зала для совещаний, а затем накатила волна памяти о запахе смеси вонючего пота множества мужчин, почему-то исходящем от Тейе в том же зале. Усилием воли, пряча внезапно заклокотавшую в груди гремучую смесь сомнения, ревности, обиды, ярости и растерянности, Санахт все же нашел в себе силы улыбнуться и доверительно склониться к уху второй жены:
— Эта дочь гиены по моему приказу теперь готовится к отъезду на южную границу Тукана. Так будет со всяким, кто решится помешать нашему счастью. И пусть она благодарит всех богов, что может уехать, а не упала случайно с прогулочной галеры в Геон к крокодилам.
Император чуть коснулся губами щеки Тейе, совершенно непроизвольно стараясь не дышать при этом, одним махом опустошил полный кубок крепкого димашского, а потом, посмотрев в сад, пьяно-поощрительно несколько раз хлопнул в ладоши, одобряя выступление четырех ближайших жонглеров, перебрасывающих друг другу горящие факелы. Пир продолжался.
Спустя некоторое время, Амен, внимательно осмотрев веселящихся гостей, сделал знак кому-то невидимому среди ближайших деревьев, тут же вся музыка смолкла, а на площадку перед столом Императора выбежали восемь девушек. Как только они встали в круг, четыре барабана гулко, словно четверо мужчин от едва сдерживаемой страсти, вздохнули, и девушки в шутливом испуге начали пятиться от этого вздоха. К барабанам присоединились четыре бубна и движения юных танцовщиц ускорились. Смуглые животы, широкие бедра, делали одинаковые, змееподобные движения, а руки с браслетами, на которых были надеты маленькие серебряные колокольчики, казалось, то кого-то нежно обнимают, то в страхе отталкивают. Гостям танец явно понравился, так как раздались восхищенные крики и даже свист некоторых мужчин. Санахт тоже три раза лениво хлопнул в ладоши, снял с левой руки два золотых браслета и бросил их к ногам танцовщиц. Это означало не только то, что танец пришелся Владыке по душе, но и то, что танцовщицы теперь будут принадлежать Императору.
Как только взволнованные и обрадованные девушки под одобрительные крики зрителей покинули площадку, Амен повернулся к Марте и Яру, которые возлежали за соседним столом для особо почетных гостей, и с улыбкой, приглашающе указал на площадку, на которой только что плясали рабыни из Димашка.
Яр улыбнулся в ответ, поднял стоящий у его ног небольшой деревянный футляр, прошел на середину площадки, а Марта, сегодня укутанная с ног до головы в несколько цветных покрывал, уселась у его ног.
Спутник Марты, полуприкрыв глаза, опустив голову, несколько мгновений задумчиво рассматривал деревянное изделие. Потом нежно коснулся его пальцами, как касаются кожи любимой женщины, и осторожно открыл. В футляре лежал неведомый присутствующим музыкальный инструмент напоминающий небель. Но только напоминающий. Этот инструмент отличался от небеля, как жена Императора рознится от пастушки с вымазанными навозом икрами ног. Вполовину короче, с корпусом изящно-округлой формы, из золотистого, блестящего дерева, неуловимо напоминающим женщину в пору расцвета. Длинная дощечка грифа, из чёрного эбенового дерева прикрепленная в центре неведомого инструмента плавно переходила в изящную фигуру похожую на женскую ступню в туфельке. А от подгрифка к ней были натянуты четыре струны разной толщины. Яр, все также с полуприкрытыми глазами, осторожно провел по струнам пальцами, и инструмент ответил мелодичным звуком. Спутник Марты лукаво улыбнулся, решительно отсоединил две струны, оставив самую толстую и другую — чуть тоньше. Затем достал из того же футляра тонкую деревянную трость, у которой между головкой и колодкой были натянуты волосы из хвоста зебры, приложил неведомый музыкальный инструмент к подбородку и провел волосами трости по одной из струн. В притихшем, заинтересованном саду неожиданно раздался мягкий, матовый тембр мужского голоса изданного инструментом. И голоса явно влюбленного.
