оберегая его?
Думаю, нет, хоть и должен признать, что не знаю наверняка. Грань между дружбой и навязчивой опекой чрезвычайно тонка, и если ее преступить, исход может быть плачевным. Иногда родитель, желающий стать своему ребенку истинным другом, отказывается от своей родительской власти, и если сам он, возможно, будет и неплохо себя чувствовать, отказавшись от руководящей роли, ребенок может страдать оттого, что его больше не направляют. И, что еще хуже, он может лишиться чувства защищенности, которую должен обеспечивать старший. А друг, принимающий на себя обязанности родителя или покровителя, забывает о самой важной составляющей дружбы – уважении.
Уважение – краеугольный камень дружеских отношений, а оно, в свою очередь, невозможно без доверия.
Поэтому мы вчетвером молимся за Вульфгара и надеемся, что наши пути снова пересекутся. Но мы не отступаем от своего понимания дружбы, доверия и уважения, хотя часто оглядываемся через плечо и думаем о его судьбе. И соглашаемся идти разными дорогами, хотя без большого желания.
Конечно, испытания, выпавшие Вульфгару, в каком-то смысле разделил и я, но сейчас больше всего изменениям может подвергнуться не моя дружба с варваром – по крайней мере с моей стороны, потому что я предоставляю ему самому решать, насколько глубок и прочен наш союз, – а мои отношения с Кэтти-бри. Наша любовь для нас обоих – не тайна, равно как и для всех, кто видит нас (и я опасаюсь, что возникшее между нами чувство могло сыграть не последнюю роль в том, что Вульфгар принял свое решение), но природа этой любви остается загадкой и для меня, и для Кэтти-бри. Во многом мы стали почти как брат и сестра, мы близки больше, чем я мог бы надеяться сблизиться с кем-либо родным мне по крови. В течение нескольких лет мы могли рассчитывать только на помощь друг друга и теперь совершенно уверены: что бы ни случилось, другой всегда подставит свое плечо. Я бы отдал за нее жизнь, как и она – за меня, без всяких сомнений и колебаний. Воистину, ни с кем другим – ни с Бренором, ни с Вульфгаром, ни с Реджисом, ни даже с Закнафейном – я не хотел бы провести свою жизнь. Никто лучше, чем она, не может, глядя вместе со мной на восходящее солнце, понять те чувства, что будит во мне это зрелище. Нет никого, кто, сражаясь бок о бок со мной, мог бы лучше дополнять меня в бою. Никто лучше ее не поймет, что у меня в мыслях и на сердце, и мне не нужно будет даже говорить об этом вслух.
Но что это означает?
Бесспорно, я чувствую к ней физическое влечение. В ней непостижимо сочетаются невинность и женское коварство. Несмотря на то что эта женщина преисполнена доброты, сочувствия и сострадания, в ней есть нечто, что заставляет врагов трепетать от страха, а возможного возлюбленного – от предвкушения близости. Думаю, она испытывает по отношению ко мне схожие чувства, но при этом мы осознаем, какая опасность таится в этой неизведанной области, опасность более грозная, чем любой из врагов, с которыми нам приходилось сталкиваться. Я дроу, я молод, и передо мной еще взойдут и угаснут несколько веков. Она – человек, и, хотя она тоже еще молода, ей осталось жить лишь несколько десятков лет. Жизнь Кэтти-бри и так непроста оттого, что спутник ее странствий – темный эльф. А насколько сложнее она будет, если мы станем чем-то большим? И как отнесется мир к нашим детям, если когда-нибудь они у нас будут? Примет ли их хоть один народ?
Однако я знаю, что чувствую, когда гляжу на нее, и надеюсь, что понимаю и ее чувства. Все это кажется таким ясным, в то же время, увы, таким сложным.
В королевском дворце, на бастионе военного укрепления, в башне колдуна, в стане кочевых варваров, в крестьянском доме среди полей, окруженных каменными оградами или плетнями, даже в крохотной невзрачной комнате на черной лестнице ветхой харчевни каждый из нас тратит много сил на то, чтобы создать свое собственное маленькое королевство. Будь то в великолепном дворце или в крошечном домике, все, от надменной знати до непритязательных в своих чаяниях беднейших крестьян, испытывают глубокую потребность в обладании или по крайней мере управлении чем-то. Мы хотим – нам необходимо – найти свое собственное царство, свой уголок в этом мире, подчас таком непонятном и запутанном, чтобы хотя бы там ощущать какую-то упорядоченность, раз уж огромный мир нам неподвластен.
Вот мы и стараемся, создаем и ограничиваем, ставим запоры и заборы, а потом ожесточенно защищаем свой мирок с мечом или с вилами в руках.
Мы надеемся, что он станет нашим тихим пристанищем в конце долгого пути, полного суровых испытаний, заслуженным, надежным покоем после жизни, полной смятения. Но надежды не оправдываются, потому что покой – это не место, пусть даже ограниченное забором и высокими стенами. Величайший из королей, имеющий громадную армию и живущий в неприступной крепости, совсем не обязательно живет в покое. Напротив, владение несметными богатствами может отнять даже надежду на безмятежность. Пусть существует надежная защита, но остается другое беспокойство, и его не избежать никому. И король, и самый последний нищий временами испытывают неизъяснимое раздражение. Я не имею в виду сильную ярость, которую нельзя выразить словами. Скорее это чувство досады и разочарования, такое неуловимое, такое всепроникающее, что его даже не сразу осознаешь. Оно – невидимый источник внезапных вспышек гнева, незаслуженно изливаемого на друзей и родных, нарушитель нашего спокойствия. Освобождение от него можно отыскать только внутри себя, в своей душе и разуме.
Бренор создал королевство в Мифрил Халле, но мира там не обрел. Он предпочел вернуться в Долину Ледяного Ветра, в место, которое он называл домом, не из жажды богатства и не по праву наследования, а потому, что там, в промерзлой тундре, Бренор познал высшую меру душевного покоя. Здесь он жил среди друзей, я был в их числе. И хоть он никогда не сознается в этом – я даже не уверен, что он это осознает, – его возвращение в Долину Ледяного Ветра было, по сути, предопределено его желанием вернуться в то состояние души, которое он переживал, когда он, я, Реджис, Кэтти-бри и Вульфгар были вместе. Бренор вернулся в поисках воспоминаний.
Я подозреваю, что на своем пути Вульфгар тоже нашел какое-то пристанище: таверну в Лускане или Глубоководье, заброшенный сарай в деревеньке, пещеру в скалах
