Рана оказалась хоть и не серьезной, но весьма болезненной, поэтому, посасывая укушенный палец, я решил закончить с рыбалкой. Выйдя на сушу, почистил всю добычу, а затем отправил ее в желудок, после чего за долгое время почувствовал насыщение. Промыв ранку, из которой все еще сочилась кровь, я отрезал от балахона кусочек ткани и замотал пострадавший палец, после чего оделся и продолжил путь. Но теперь я решил слегка изменить направление и двигаться вдоль русла ручья. Вода — это основа жизни, и без нее я долго не протяну, а неизвестно, встретятся ли дальше подобные ручейки. Тем более, ручей может впадать в речку, а речка — это вполне реальный шанс найти цивилизацию.
Но я сразу же столкнулся с некоторыми трудностями. Во-первых, бежать с полным желудком оказалось куда тяжелее, а ноги явно не желали приходить в рабочее состояние после перерыва, подрагивали и постоянно норовили обо что-нибудь споткнуться. Во-вторых, дальше по берегам ручья растительность постепенно приобретала все большее буйство, и спустя полчаса превратилась в непроходимые заросли. Так как шлепать прямо по воде мне не хотелось, я выбрал альтернативный вариант и побежал на значительном отдалении. Ручей был немаленьким, потому я не сильно переживал, что могу его потерять. А в-третьих, после трапезы меня неудержимо начало клонить в сон, и это было хуже всего.
Героически поборовшись с сонливостью, спустя два часа, когда мои ноги уже отказывались подниматься, я решил все-таки устроить привал. К этому времени местность вокруг снова изменилась и превратилась в каменистую степь, на которой среди невысоких холмов одиноко торчали колючие кусты и сухие деревья. Оглядываясь вокруг в поисках надежного убежища или чего-нибудь, отдаленно его напоминающего, я приметил небольшую груду камней и направился к ней.
Она оказалась развалинами какой-то небольшой часовни, второй этаж которой был полностью разрушен, а на первом отсутствовала одна из стен, и зиял огромный пролом в другой. Деревянные балки перекрытия тоже практически все обрушились, но оставшиеся образовывали небольшой пятачок, на котором я мог примоститься, не опасаясь волков, кабанов и прочих тварей, бродивших по земле. Обойдя развалины кругом, я не обнаружил никаких опасных животных. Только десяток гревшихся на солнышке больших зеленых ящериц.
Убедившись, что неприятных соседей не имеется, я поднял одну из подгнивших балок, потревожив несколько паучков, прислонил ее к стене, а затем с ее помощью сумел ухватиться за остатки перекрытия. Забросив туда кинжал ("Нужно озаботиться ножнами для него, а то постоянно таскать клинок в руках слегка неудобно"), я подтянулся, забрался на второй этаж, отряхнул ладони от трухи, в которую постепенно превращалось дерево, и устроился в уголке. Накинув на голову капюшон, чтобы спастись от яркого солнца, бившего в глаза, я положил поближе кинжал, вытянулся и моментально погрузился в сон.
Разбудили меня хлопки крыльев. Открыв глаза, я увидел, как рядом со мной садилась птаха, сородич которой вчера напал на кортеж. Теперь я смог рассмотреть ее во всей красе, а не мельком, издалека. Птичка была очень похожей на орла, оперение особой красотой не отличалось — было серым в черных пятнышках, за исключением бежевых маховых крыльев и хвоста. Когти на лапах ясно говорили о том, что если какая добыча в них попадется, то вырваться уже точно не сможет, а массивный клюв наверняка мог разбивать камни. Вообще, по традиции здешних мест, вместо клюва у данного орла должна быть пасть с клыками, внушающими ужас, но на этот раз природа отчего-то решила не отходить от канона.
Птица приземлилась на балку в трех метрах от меня, там, где ее крылья не могли задеть остатки стен. Не отрывая взгляда от пернатой, я нашарил клинок, сжал рукоять в ладони и сразу почувствовал себя увереннее, а орел издал какой-то звук, здорово похожий на карканье, сложил за спиной крылья и вприпрыжку поскакал ко мне. Первым делом птаха попыталась вцепиться мне когтями в ноги, но я подтянул их, после чего она, подпрыгнув, вознамерилась клюнуть меня в голову. Именно в этот момент я ударил пернатого хищника кинжалом в грудь, доказывая, что загнанная в угол добыча тоже бывает опасной.
В сердце я не попал, но клинок вошел в покрытое перьями тело по самую рукоять и заставил птичку замереть. По моей руке вновь пробежал уже знакомый бодрящий холодок, а потом орел закатил глаза и тяжело кувыркнулся с балок вниз. Я успел вырвать свое оружие и огляделся. Других птичек в небе видно не было, так что можно вздохнуть с облегчением — еще один раунд с фауной чужого мира окончился в мою пользу.
Взглянув на солнце, я решил, что четырех часов отдыха будет вполне достаточно, встал, с наслаждением потянулся и спрыгнул на первый этаж, постаравшись выбрать местечко поровнее, чтобы не переломать конечности на осколках камней. И только тогда вспомнил, что уставшие ноги вполне могут меня подвести. Но приземление прошло благополучно, конечности работали на отлично, словно и не было целой ночи марафонского забега. Я даже удивился, а потом вспомнил тот самый странный холодок, который чувствовал, применяя клинок. Ведь он не являлся галлюцинацией, это ощущение было вполне реальным и требовало объяснения.
Итак, попробуем сопоставить факты. Когда я вонзаю клинок в живое тело, то получаю странные ощущения и немалый заряд бодрости. Ведь только он позволил мне бежать целую ночь, именно он не дал преждевременно погибнуть от голода и жажды. А сейчас, всего после четырех часов сна, я чувствую себя буквально заново родившимся и не обнаруживаю никаких следов переутомления. Это явно заслуга кинжала, который неким непонятным способом наполнил меня энергией, а значит, данный клинок умеет извлекать из жертв жизненную силу и направлять ее своему владельцу. Других объяснений я не вижу.
Что же получается, главным в ритуале был не поющий маг, не черный алтарь и даже не алмаз, в котором концентрировалась энергия, а именно эта острая полоска стали? Что ж, теперь понятно, почему маги даже не дернулись, когда я их убивал. Они моментально лишались своей силы и не могли даже сопротивляться. Вот почему напавшая на меня птичка рухнула замертво, хотя удар оказался далеко не смертельным. А значит, сектанты станут разыскивать меня с небывалым усердием и не остановятся до тех пор, пока не найдут. Живого или мертвого, ведь ритуальный кинжал им нужно вернуть во что бы то ни стало.
Печально вздохнув, я рассмотрел свой трофей. В принципе, ничего особенного — обычная закаленная сталь, рукоять из потемневшего от времени серебра с удобным рельефом и небольшой гардой. Единственное, что было необычным — это непонятная вязь иероглифов, выгравированная на отполированной до блеска поверхности клинка. Вряд ли она являлась клеймом мастера-изготовителя. Скорее какими-то религиозными тезисами или девизами, которые, насколько мне известно, очень любили размещать на своих мечах древние японцы (да и не только они).
