— Ну и что? — спросил Солль глухо.
Отшельник посмотрел на Солля, потом на небо; нахмурился, потряс кулаком перед собственным носом, отшатнулся, закрыл глаза, снова чиркнул ногтем по щеке:
— М-м-м…
Солль молчал, не понимая; отшельник печально улыбнулся, виновато пожал плечами и вернулся к своей землянке.
Время от времени отшельник отправлялся куда-то на целый день и возвращался с корзинкой, полной снеди — простой и грубой, как показалось бы лейтенанту Соллю, и очень вкусной с точки зрения бродяги-Эгерта. По всей вероятности, старик наведывался куда-то, где жили люди, и люди эти были благосклонны к старому отшельнику.
В один прекрасный день Эгерт настолько собрался с духом, что попросил старика взять его с собой.
Шли долго. Отшельник вышагивал впереди, по невесть каким приметам выискивая едва заметную тропку, а Солль плотно прижимал мизинец левой руки к большому пальцу правой — ему казалось, что эта уловка спасёт его от страха отстать и заблудиться.
В лесу царила осень — не очень ранняя, но и не успевшая ещё постареть и озлиться. Солль осторожно ступал по жёлтым лоскуткам опавших листьев — ему казалось, что, потревоженные, на каждый его шаг они отзываются усталым вздохом. Деревья, окружённые безветрием, тяжело опускали к земле полуголые, расслабленные ветви; каждая складка на грубой коре напоминала Эгерту застарелый шрам. Прижимая мизинец левой руки к большому пальцу правой, он шёл вслед за немым поводырём — и ничуть не обрадовался, когда лес наконец закончился и прямо на опушке его обнаружился хуторок.
Где-то за заборами раскатился многоголосый собачий лай; Эгерт встал, как вкопанный. Отшельник обернулся и замычал, подбадривая. От ближайших ворот уже неслись, подпрыгивая, двое мальчишек-подростков — при виде их Эгерт непроизвольно схватил отшельника за плечо.
Шагах в десяти мальчишки замерли, переводя дыхание, разинув рты и глаза; наконец, тот, что был постарше, радостно завопил:
— Гляди! Старый Орешек какую-то найду подобрал!
Хуторок был небольшой и заброшенный — два десятка дворов, башенка с солнечными часами да дом местной колдуньи на отшибе. Жизнь здесь текла лениво и размеренно; появлению Эгерта никто, кроме детишек, особенно не удивился — подобрал Орешек какого-то Найду со шрамом, и хорошо, и ладно… На предложение наняться на работу и перезимовать на хуторе Эгерт только хмуро покачал головой. Зимовать в тепле? А зачем? Искать человеческого общества? Может быть, ещё и вернуться домой, в Каваррен, где отец и мать, где комната с камином и гобеленами?
Светлое небо, после всего, что он, Эгерт, совершил — нет у него дома. Нет у него ни отца, ни матери, самое время оплакать лейтенанта Солля, вместо которого в этот мир явился Найда со шрамом.
Зима обернулась одним долгим бредом.
С детства закалённый, Эгерт, однако, простудился с наступлением первых же холодов, и на протяжении всей зимы старый отшельник не раз и не два сокрушался — как трудно долбить в мёрзлой земле могилу.
Солль метался на соломе, задыхаясь и кашляя. Старик оказался скорее фаталистом, нежели врачевателем — он укутывал Эгерта рогожей и поил настоем трав, а убедившись, что больной успокоился и заснул, шёл с лопатой в лес, справедливо полагая, что если долбить землю понемногу, то к нужному моменту яма достигнет как раз необходимой глубины.
Эгерт не знал этого. Открывая глаза, он видел над собой то заботливое рябое лицо, то тёмные потолочные брёвна, испещрённые узорами жуков-древоточцев; однажды, очнувшись, он увидел Торию.
«Почему ты здесь?» — захотелось ему спросить. Язык не слушался, но он всё-таки спросил — не разжимая губ, немо, как отшельник.
Но она не ответила — сидела, нахохлившись, склонив голову к плечу, как скорбная каменная птица на чьей-то могиле.
«Почему ты здесь?» — снова спросил Эгерт.
Она пошевелилась:
«А ты почему здесь?»
Жарко, жарко, больно, будто в каждый глаз засадили по факелу…
Приходила и мать. Эгерт чувствовал на лбу её руку, но не мог разлепить веки — мешали боль да ещё страх, что он не узнает её, не вспомнит её лица…
Отшельник качал головой и брёл в лес, взяв под мышку лопату.
Однако случилось так, что морозы сменились теплом, а Эгерт Солль был всё ещё жив. В один прекрасный день, слабый, как весенняя муха, он без посторонней помощи выбрался на порог землянки и поднял к солнцу лицо, на котором оставались только глаза и шрам.
Отшельник выждал ещё несколько дней, а потом, вздыхая и утирая пот, засыпал землёй пустую могилу, которая стоила ему стольких трудов.
…Старая колдунья жила на отшибе. Эгерт украдкой начертил на дороге круг, прижал мизинец левой руки к большому пальцу правой и постучал в ворота.
Он готовился к этому визиту не день и не два; не раз и не два отшельник пытался что-то втолковать ему, тыча пальцем в шрам. Наконец, собравшись с духом, Солль отправился на хутор самостоятельно — именно затем, чтобы навестить колдунью.
Во дворе было тихо — наверное, старуха не держала собак. Весенний ветер медленно поворачивал над крышей громоздкий флюгер — осмолённое колесо с приколоченными к нему сморщенными тряпицами, в которых Эгерт, присмотревшись, узнал лягушачьи шкурки.
Наконец, послышались шаркающие шаги. Эгерт вздрогнул, но стиснул зубы и остался стоять. Калитка со скрипом приоткрылась; на Эгерта уставился выпуклый, голубой, как стеклянный шарик, глаз:
— А-а, Найда со шрамом…
Калитка открылась шире, и, преодолевая робость, Эгерт шагнул во двор.
У забора стояла крытая соломой конура; на цепи возле неё — Эгерт отшатнулся — восседал деревянный, облитый смолой зверь с кривыми гвоздями в приоткрытой пасти. На месте глаз были чёрные дыры; проходя мимо, Солль покрылся потом, потому что ему померещился скрытый в дырах внимательный взгляд.
— Заходи…
Эгерт вошёл в дом, тесный от множества ненужных, брошенных как попало вещей, тёмный и таинственный дом, где стены в два слоя увешены были сушенными травами.
— С чем пришёл, Найда?
Старуха глядела на него одним круглым глазом — другой был закрыт, и веко приросло к щеке. Эгерт знал, что старуха никому не делает зла — наоборот, в селе её любят за редкостное умение врачевать. Он знал это — и всё равно дрожал под пристальным неподвижным взглядом.
— С чем пришёл? — повторила колдунья.
— Спросить хочу, — выдавил Эгерт через силу.
Глаз мигнул:
— Судьба твоя кривая…
— Да.
Старуха в задумчивости потёрла курносый, как у девочки, нос:
— Посмотрим… Дай-ка поглядеть на тебя…
