— Доброго дня, дуве. Позволите разделить ваше ожидание?
Она вздрогнула, растерянно моргнула, но спустя пару вдохов, высоко поднявших грудь, догадалась, о чём идёт речь:
— Вы... Назначены идти вместе со мной?
Я кивнул и облокотился о перила моста. От воды, бегущей в каменном русле Большого канала, тянуло слегка гнилостной сыростью, но дышать здешним воздухом всё равно было приятнее, нежели окунуться в уже начинающую подниматься над мостовыми и быстро нагревающуюся в солнечных лучах пыль.
— А вы тоже новичок или...
Захотелось улыбнуться. Я так и поступил бы, если бы по вопросу Роллены можно было понять, какой ответ устраивает её больше, однако трудность состояла в том, что сама вопрошающая никак не могла определиться со своими предпочтениями. А действительно, кого, к примеру, я бы предпочёл видеть рядом с собой в столь ответственный момент, новичка или ветерана? С одной стороны, обладающий примерно таким же, как и ты, опытом кажется более удобным напарником, с другой — неминуемо станет соперником. Что же касается знатока своего дела, тот может или загубить твою намечающуюся карьеру, или исподволь чему-то тебя научить. Оба варианта имеют свои недостатки и достоинства, это верно. Только выбирать-то нужнее сейчас мне, нежели Роллене!
— Я не служил в Опоре, если вы об этом, дуве.
Она кивнула, надеюсь, правильно оценив мою уловку. Нет никакого смысла представляться новичком, поскольку любая случайность способна выявить мою невольную ложь, корчить же из себя ветерана вовсе смешно и глупо. К тому же пока неизвестно, какие чувства питает сама девушка к будущим возможных сослуживцам, а сразу нарываться на настороженную ненависть мне не с руки.
— Но знаете, что и как?
— Пожалуй.
Роллена перевела сосредоточенный взгляд на воду, словно собиралась пересчитывать пробегающие под мост волны, и, неожиданно покраснев, спросила:
— Как вы думаете, мне стоило одеться иначе?
Иначе? А чем плох кружевной лиф, в меру скромный и весьма уместный посреди летней жары? Чем плоха юбка с подолом на ладонь короче придворных нарядов, чтобы не мести мостовую? Нет, девочка, с одеждой у тебя всё в полном порядке.
— Может быть, нужно было... по-мужски?
Я качнул головой, стараясь выглядеть слегка негодующим:
— Вы женщина, дуве, очень красивая женщина, и даже думать не смейте рядиться в чужие наряды. Гордитесь тем, кто вы есть, и тогда мир тоже будет вами гордиться.
Она резко повернулась в мою сторону. Светлые брови удивлённо взлетели вверх и сразу же опустились, угрожающе сдвигаясь.
— Вы поэтому пришли сюда?
— Я пришёл сюда по улице, дуве.
— Вы прекрасно поняли, о чём я говорю, не притворяйтесь! Вам ведь захотелось посмотреть, верно?
В гневе Роллена всегда была хороша, насколько я помню, но полгода назад её голос ещё не обладал стальными нотками, а васильковые глаза не могли похвастать пронзительной глубиной грозовых туч.
— Посмотреть на что, дуве?
— На меня! И как, насмотрелись?
Признаться, ещё нет. Потому что смотрю и не узнаю свою старую знакомую. Прошло ведь всего ничего, несколько месяцев, ерунда по меркам не только вечности, а изменения налицо, причём в самом прямейшем из прямых смысле.
Раньше облик Роллены казался кукольным. Казалось бы, тонкость и правильность черт никуда не ушла, молочная белизна кожи и пухлость губ — всё осталось при своей хозяйке, но теперь можно было с уверенностью утверждать: тот, кто трудился над живой куклой, был настоящим мастером, потому что с лица девушки каким-то чудом сошла патина пустоты.
Из уродины можно сделать красавицу, пусть и с большими затратами, но зато и постороннему наблюдателю известно, в каком направлении двигаться, ведь каноны красоты не столь обширны, как хотелось бы. Но сделать красавицу ещё прекраснее... Удивительно, что такое вообще возможно. И дело не в том, какими глазами кто на кого смотрит, отнюдь. Дело в том, чтобы найти тот самый единственный штрих, способный избавить совершенство от мёртвенного покоя. Неужели таковым штрихом оказалась простая и обыденная цель, хорошо знакомая каждому живому существу? Цель найти своё место в жизни?
— Вам всё рассказали обо мне? Ничего не упустили?
Солгать? Ответить искренне? В хитросплетении человеческих чувств разобраться сложнее, чем в Кружеве заклинаний мира, всех вместе взятых. И, самое обидное, совершить опасную ошибку, разрывая ту или иную ниточку или затягивая узелок, намного вероятнее.
— Я предпочёл бы услышать вашу историю из ваших уст, дуве, вот только...
— Только?
— Кто сказал, что я вообще хочу её слушать? — Улыбаюсь, доставая бумагу с предписанием. — У вас ведь точно такая же?
Роллене ничего не оставалось, как кивнуть, сглатывая то ли гнев, то ли обиду.
— Значит, сегодня мы равны. Когда на башне пробило полдень, прошлого не осталось. Мы пришли на этот мост, чтобы шагнуть в будущее, не правда ли? С воспоминаниями пусть каждый разбирается сам, а что касается сплетен... Только дураки и коровы день за днём жуют одну и ту же жвачку. Если вы посчитаете нужным что-то рассказать о себе, расскажете. Но не раньше, чем мы всё-таки узнаем, зачем нас позвали сюда.
— Разумные слова, юноша. Разумные и правильные. Если хочешь чего-то достичь, не стоит тратить время почём зря.
Он появился позади нас совершенно бесшумно, и это казалось тем более странным, что его правая рука опиралась на увесистый короткий посох, по всей видимости, помогавший немощным ногам нести грузное тело.
Старик, седой, с гладко выбритым лицом, изобличавшим столичного жителя, потому что уже в миле от Виллерима мужчины начинают отпускать бороды задолго до рождения первого внука. Длинные тонкие волосы, приличествующие священнослужителю, и массивный подбородок, не позволяющий усомниться в том, что его обладатель в своей жизни занимался чем угодно, только не восхвалением богов. Прозрачные, с лёгкой дымкой глаза, глядящие вроде и на тебя и в то же время куда-то в сторону, но вовсе не потому что человек не испытывает к тебе ни малейшего уважения, просто ему с высоты прожитых лет важными видятся совсем иные вещи.
Солнечный зайчик, прыгающий по черепице. Крошащийся под ладонью камень перил. Пробивающаяся между камней мостовой травинка. Задумчиво насупленный малыш, держащийся за юбку матери. Разве всё это не стоит намного дороже, чем мышиная возня обогащения или стремление хотя бы кончиком пальца дотронуться до власти? Может быть, пожилой незнакомец, окликнувший нас, до сих пор крутится в колесе извечных человеческих желаний, но летний полдень, смягчённый ветерком с воды Большого канала, на какой-то миг напомнил, чем жизнь по-настоящему замечательна.
