— Муж мой! — в тревоге воскликнула новобрачная. — Эллерт! Умоляю, скажи, что случилось!
Он знал, что испугал ее. И боролся с собой, применяя приемы самоконтроля, которым научился в Неварсине. Мало-помалу ему удалось успокоиться.
— Ты тут ни при чем, Кассандра. Я уже рассказывал тебе о своем проклятье.
— И я ничем не могу помочь тебе?
«Могла бы, — яростно подумал Эллерт. — Ты бы помогла мне, если бы вообще не родилась на свет; если бы оба умерли в младенчестве; если бы наши гены — да вмерзнут они навеки в темнейшую из преисподен Зандру! — не поразили бы этим проклятьем весь род!» Юноша не мог произнести этого вслух, но Кассандра уловила его мысль, и ее глаза расширились от ужаса.
Затем толпа родственников нарушила их недолгое уединение. Дамон-Рафаэль пригласил Кассандру на танец, высокомерно бросив «скоро она будет твоя, братец», кто-то сунул в руку бокал вина, требуя, чтобы он присоединился к общему веселью, которое, в конце концов, устраивалось в его честь.
Скрывая ярость и возмущение — нельзя же винить гостей в том, что мир устроен так, а не иначе! — Эллерт выпил и немного потанцевал с девушками, имевшими столь незначительное отношение к его будущему, что их лица слились в одно целое, не изменяясь в калейдоскопе вероятностей. Он не видел Кассандру до тех пор, пока Кассильда, жена Дамона-Рафаэля, не вывела ее из зала в сопровождении служанок для приготовлений к брачному ложу.
Обычай требовал, чтобы мужа и жену в первую брачную ночь сопровождали к ложу родственники, которые могли бы засвидетельствовать осуществление брака. В Неварсине Эллерту приходилось читать о том, что было время, когда первое исполнение супружеских обязанностей также некоторое время было публичным. К счастью, он знал, что сейчас этого не потребуется, и удивлялся тому, как другие могли терпеть подобное унижение.
Прошло еще немного времени, и Эллерта под обстрелом обычных шуточек повели к жене. Обычай также требовал, чтобы ночное одеяние новобрачной было достаточно откровенным. Наверное, подумал Эллерт, это делается для того, чтобы все могли видеть отсутствие у женщины скрытых изъянов, способных уменьшить ее ценность как породистой самки.
«Да не допустят боги, чтобы ее одурманили наркотиками для вящей покорности!..» Эллерт внимательно всмотрелся в глаза Кассандры, стараясь заметить неестественный блеск. По его мнению, такая мера могла бы быть милосердной для женщины, отдаваемой против ее воли совершенно незнакомому человеку; никто не захочет насилием добиваться покорности от перепуганной девушки. И снова противоречивые образы, события и возможности затопили его разум, борясь за главенство между собою. Похоть, ненависть, смирение… Что там сказал Дамон-Рафаэль — все ее сестры умирали от родов?
Под хор поздравлений родственники покинули комнату. Эллерт встал и закрыл дверь на щеколду. Вернувшись к Кассандре, он заметил на ее лице страх, который девушка пыталась безуспешно скрыть.
«Может быть, она боится, что я нападу на нее, словно дикое животное?» Но вслух спросил:
— Они не опоили тебя афросоном или каким-нибудь другим снадобьем?
Кассандра покачала головой.
— Я отказалась. Моя приемная мать хотела, чтобы я выпила, но я сказала ей, что не боюсь тебя.
— Тогда почему ты дрожишь? — спросил юноша.
— Мне холодно, мой лорд, — ответила она с горячностью, которую он уже замечал в ней раньше. — Да и как может быть иначе в этой прозрачной рубашке, которую они на меня напялили!
Эллерт рассмеялся.
— Похоже, у меня есть преимущество: я-то кутаюсь в меха. Вот, возьми, моя леди. Тебе не нужны полупрозрачные одеяния, чтобы возбудить желание… Ах да, я забыл, что ты не любишь лести и комплиментов. — Вручив ей свой плащ, он уселся на краешке огромной постели. — Могу я предложить тебе немного вина, домна?
— Благодарю тебя. — Кассандра взяла бокал и сделала глоток, благодарно кутаясь в меховой плащ. Он заметил, как румянец постепенно возвращается на ее лицо, налил вина себе и повертел бокал в ладонях, размышляя о том, как высказать невесте свои мысли, не оскорбляя. Поток калейдоскопических образов будущего снова угрожал унести прочь. Эллерт видел себя, отбросившего принципы и заключившего девушку в объятия. Видел ее, пробужденную к жизни любовью и страстью, видел годы радости, которые они могут разделить… но на эту картину странным образом накладывалось лицо другой женщины, загорелое и смеющееся, обрамленное густыми волосами цвета меди…
— Кассандра, — сказал он. — Ты хотела этого брака?
Она сидела потупив взор.
— Я удостоена этого брака. Когда нас обручили, я была еще слишком мала. Должно быть, для тебя все обстоит по-другому. Ты мужчина и можешь выбирать, но у меня никакого выбора не было. С детских лет я не слышала ничего иного, кроме «когда ты станешь женой Эллерта Хастура из Элхалина, ты будешь делать то-то и то-то».
— Какое счастье, должно быть, видеть лишь одно будущее вместо дюжины, сотни, тысячи… не балансировать между ними, словно акробат, идущий по канату!
— Я никогда не думала об этом. Но мне всегда казалось, что ты более свободен в выборе…
— Свободен? — Он невесело рассмеялся. — Моя судьба предрешена так же, как и твоя, леди. Однако мы все еще можем выбрать будущее.
— Что нам теперь выбирать, мой лорд? — тихо спросила Кассандра. — Мы стали мужем и женой, и обратного пути нет. Правда, ты можешь обращаться со мной ласково или жестоко, а я могу терпеливо сносить твою жестокость или же опозорить свою касту, сопротивляясь единственным доступным мне способом и вынуждая тебя носить отметины моих зубов и ногтей, словно героя старой непристойной песенки! Впрочем, — в ее глазах снова промелькнули веселые искорки, — у меня все равно вряд ли получится.
— У тебя не будет причин для этого, — ласково сказал Эллерт. Однако образы, рожденные словами Кассандры, были столь мучительны, что прочие варианты будущего на мгновение перестали существовать. Нет! Она была его женой, покорной желанию старших, даже желавшей вступить в брак, и теперь находилась всецело в его власти.
«Тогда почему нам не покориться судьбе…»
Но вместо этого заметил:
— Тем не менее остается выбор. Ты знаешь закон: брак недействителен, пока мы не скрепим его, и даже супружеские клятвы могут быть аннулированы. Мы можем подать прошение…
— Если я так опозорю своих родственников и навлеку на них гнев Хастуров, то цепь альянсов, на которых держится правление Хастуров, разобьется вдребезги. Если ты желаешь отправить меня домой лишь потому, что я не заслужила твое расположение, то в моей жизни никогда больше не будет мира и счастья.
