Одному из которых я, кажется, поспособствую. Хоть и не знаю, как. Может, самим фактом своего существования. Может, самым незначительным из своих поступков — чем я хуже бабочки, махнувшей крылом у истока урагана? Вот чего мне совсем не хочется — так это разбирать по косточкам собственные деяния. Глупое сугубо человеческое занятие. Которому я, если вдуматься, предаюсь всю свою жизнь.
Я — живые весы. Которые не только взвешивают, но и раскладывают по флакончикам, сортируют по назначению, лепят ярлычки и заносят в конторскую книгу. Если разобраться, я глубокий и неисправимый аптекарь. Аптекарь мыслей, чувств и слов. Когда-то это наполняло меня гордостью. Теперь — унынием. У кого бы узнать — почему?
* * *
Пиры, балы, охоты. Охоты, пиры, балы. Балы, охоты, пиры. Я его убью, Нудьгу этого. Шоумен заоблачный. Всю свою биографию Марку пересказать решил. Намертво вцепился. Пьет его радостное обалдение, как понтовое шампанское, смакует.
Этак он моего женишка осушит. Им, ненасытным детям Дану, только дай человека в обработку — хрустящую шкурку от него оставят. Марк после развлечений в компании Нуды год болеть будет, потом еще на год онемеет и оглохнет. Какое там путешествие по морям Ид! Ему и путешествие от дома до работы в тягость будет. Когда человек лежит день-деньской лицом к стене, не имея сил белье переменить, хотя бы нательное, — это их, весельчаков, работа. Удержу не знают. Дозировать развлечения не умеют. До смерти не ухайдакали — и на том спасибо.
— Да что ты нервничаешь? — изумляется Морк. — Его оглоблей не перешибешь, провидца нашего. Ты хоть понимаешь, что там у них, в комнате, происходит?
— И что же?
— А то, что Марк вглядывается в стихию Дану через глаза ее детей. Он ВИДИТ Нудда. Он их всех уловит в сети и Мореходу отдаст.
— Как это… отдаст?
— На съедение! — хохочет Морк. — А если серьезно, то в море Ид не сегодня-завтра всплывут два архипелага — архипелаг фоморов и архипелаг Племен Дану.
— А не три? — спрашиваю я. — Огненные духи в четвертой стихии ни единым островком, значит, не представлены? Непорядок!
Морк грустно глядит на меня. Я понимаю: такими вещами, как утрата своей душевной стойкости, шутить нельзя. Но что еще нам остается? Только юмор. Или цинизм. Который, как известно, тот же юмор, но в плохом настроении.
— Дети огня, возможно, попались первыми, — пускается в рассуждения Морк. — При всей своей ярости и упрямстве они бесценные нагаси бина. Снесут любое количество напастей, не охнув. Вряд ли отец лжи не заметил, какие они… вьючные ослы.
Я киваю. Мы все — идеальная добыча для Аптекаря. Сильные, наивные, самоуверенные. И никто не знает, как это изменить.
— Боюсь, не помогут нам никакие высокие советы отцов и матерей рода, богов и героев, монстров и мудрецов… — печально констатирует Морк. — Если бы все было, как в человеческих легендах: собрались лучшие из лучших, поспорили, помирились, перепились, протрезвели — и узрели выход из полной жопы.
— Не бывает! — раздается голос Нудда. — Не бывает таких удач. А уж я-то в удачах толк знаю!
— Что это ты так рано опомнился? — ехидствую я. — Никак совесть взыграла, наркоман старый?
— Любите вы нас, фоморы, — прищуривается Нудд. В глазах его мелькает незнакомое выражение — то ли досада, то ли… печаль? Не может быть.
— Заслужили! — вяло отшучиваюсь я. Нет у меня настроения ввязываться в извечный перебрех, ставший эпосом под названием «Война Стихий» и одноименной компьютерной игрой. Мелко это. Что в виде литературного эпоса, что в виде виртуального мочилова.
— А что, по-твоему, нам светит? — Морк переводит разговор в конструктивное русло.
— Эх, мне бы полноценный квест… с командой… — мечтательно произносит Марк, вваливаясь следом за сыном Дану. — Представляете, ребята: я, погромыхивая латами, еду на вороном-боевом коне-скакуне, поводья одной рукой придерживаю, второй указываю путь, позади вы во всем стихийном великолепии…
— …ползем по лужам. Йесс! — И Морк проделывает соответствующий «йесу» жест.
— А что, никаких волшебных водяных коней не существует? — Лицо у Марка вытянулось — ну надо же, ни келпи, ни эквиски, ни глэстинов — вообще никого из обещанных Дэнхемскими списками![29] — Как же так, фоморы добрые! А я-то только разохотился…
— Человеческие ассоциации. Кругом одни человеческие ассоциации. — Нудд похлопал Марка по плечу. — Знал бы ты, как НАМ досадно, что стихии не столь разнообразны, сколь людское воображение. Было бы нам и на чем ездить, и кого на облачных-подводных лугах выпасать, и молоко бы нам небесные коровы давали, и адские псы бы весело взлаивали, и Дикая Охота бы трубила в рога…
— Ты на Дикую Охоту не посягай! — взревела стена за спиной Нудда и взорвалась кирпичным боем. Мы залегли за диваном. Один потомок Дану стоял, скрестив руки и со скучающим видом разглядывая дыру в обоях. Там что-то ворочалось и погромыхивало.
— Теперь и у тебя ремонт делать придется, — вздохнула я. — Эй! Он уже вылез?
— Вылезу, когда остыну! — огрызнулась стена. — Нудд, старый маразматик, не стой на пути, я все равно уже тут, хочешь, чтоб было, как в прошлый раз?
— Остынь, душенька, остынь, — издевательски-ласково пропел бесстрашный сын воздуха. — Взрыв бытового газа нам тут без надобности. Ты помнишь, что люди кругом?
— Люди! — зарычала стена. — Дураки кругом! Одни дураки, куда ни глянь! Какого черта камин закрыли? Кому понадобилось камин затыкать? Если в сраном современном доме имеется камин, на него молиться надо!
— Амба! — покачал головой Марк. — Ко мне заявилось семейство Уизли. Там же действительно камин. Только декоративный, без дымохода. Я про него слышал, но его еще в прошлом веке заложили — дом-то старый…
— Гвиллион, мать твою так! — проорал Морк, не вылезая, впрочем, из-за дивана. — Я тебя залью к чертям, если безобразить начнешь! Ты меня знаешь, Морк слов по воде не пускает!
— Уже… все… — рассудительно произнес голос, существенно изменившийся, — так, словно буйствующему жеребцу вкатили дозу транквилизатора и он уже не ржет и не лупит по воздуху копытами, а только пошатывается и всхрапывает.
Мы, как грибы, высунули головы из-за спинки. У стены стояло каменное изваяние в паутине светящихся алых трещинок.
— Ну вот, все в сборе. Господа и дамы, слет психов и дебилов объявляется открытым! — ернически сообщил Нудд.
— Третья стихия… — мечтательно покачал головой Марк.
— Тьфу! — только и смогла ответить я.
Ну третья. Ну стихия. А чего он ждал?
* * *
Я обалдело пялился на статую. Чем-то она напоминала любимое юмористами произведение Шадра «Булыжник — оружие пролетариата» — здоровенный мужчинище в позе низкого старта, впившийся могучей рукой в оплавленный ковролин. Позади него виднелся мелкий фальшивый камин. И как такой бугай там поместился?
