Впрочем, времени там, где был Сашка, тоже не было, поэтому он спокойно висел себе, разглядывая звезды. Наконец, то неведомое, что разглядывало его, приняло решение, и мир вокруг Сашки изменился. Вначале он ничего не понимал, его несло сквозь вереницы образов и переживаний, но затем движение замедлилось, и он стал понимать, что происходит. Он заново проживал свою жизнь. Каждый миг его жизни с самого рождения, все его действия, все поступки, проносились перед его глазами. Проносились, и взвешивались. То неведомое, чье присутствие ощущал Сашка, словно бы проверяло его, просматривало его жизнь, как фильм, кадр за кадром, сверяя увиденное с неведомым ему эталоном. Вспоминалось то, о чем он напрочь позабыл. В первом классе, на продленке, у девочки Даши, что сидела перед ним, высыпалась из портфеля мелочь. Учительницы не было, класс стоял на ушах, и никто этого не заметил, кроме Сашки. Он не сказал Даше ничего, а, напротив, улучил момент, и как бы случайно уронил пенал. Ползая под столом, он собрал выпавшие деньги, и спрятал. Оставшееся до прихода мамы время, он сидел как на иголках, деньги жгли ему карман. За Дашей пришли чуть раньше, чем за Сашкой. Проходя по коридору вслед за мамой, он увидел, как Дашина мама отвешивает той подзатыльник. Нимало не стесняясь других мам и учеников, она обозвала дочку нехорошим словом. С ужасом Сашка понял, что Дашу наказывают из-за пропажи денег. Опустив голову, Сашка прошел мимо, стараясь не смотреть на Дашу. На мгновение ему захотелось подойти и отдать деньги, но он побоялся признаться. Ему было очень стыдно. Он еще долго потом вспоминал зареванную Дашу. Деньги ему впрок не пошли, он растратил их на какие-то сладости, но от сознания, что он, Сашка — воришка, сладость куда-то испарилась. Когда последняя копейка была потрачена, он вздохнул с облегчением, и вскоре позабыл про этот случай. А вот теперь вспомнил, и снова пережил ощущение жгучего стыда. Казалось, что то невидимое, что оценивало Сашку, поставило ему за этот поступок жирный минус.
Так перед его глазами прошла вся жизнь, и плохие поступки, и хорошие. Сашка с удивлением понял, что совершил много дурных поступков, о которых напрочь позабыл. Но были и другие. За помощь бобрам, Сашка это почувствовал, неведомый оценщик поставил ему плюс. За то, что Сашка вызвался помочь с починкой Колеса, тоже. И за то, что перед Отцом Дубов извинился. С радостью Сашка понял, что его, в целом, оценили положительно, хорошие поступки перевесили плохие. А затем, когда невидимые пальцы пролистали его жизнь до момента, когда он вошел в пещеру, он увидел то, что не было частью его жизни. Отрывок был про кого-то другого, почти сразу он догадался, кого именно.
Он увидел море. Но не ласковое синее море, на котором он отдыхал с родителями. Это море было черным, под серым пасмурным небом. Глаза его слезились от ветра. Он стоял, склонившись к прицелу орудия на баке. Морская вода, перемешанная с кровью, пенилась у его ног. Перекатывались по палубе пустые гильзы. Только что он сам достал из укладки снаряд, и загнал его в казенник. Митрич, старшина из сверхсрочников, единственный выживший из расчета, хрипел, кровь пузырилась у него на губах. Он прижимал руки к животу, удерживая вываливающиеся кишки, и сквозь зубы шипел: «Давай, лейтенант! Давай». Половины команды «морского охотника» уже не было в живых. Лейтенант мог отвернуть, уйти на базу, и никто бы его не упрекнул. Мог, но делать этого было нельзя. Он это понимал, и понимали остальные, даже стоящий на мостике у штурвала юнга, сопляк, которому еще и восемнадцати-то не было. Впереди, среди волн, то появлялась, то исчезала черная туша вражеской подводной лодки. Если отвернуть, сбежать, дать лодке продолжить путь, она выйдет туда, где пройдет конвой из далекой Америки, и будет сеять смерть. Топить идущие в северные порты корабли с нужным для победы грузом.
Лейтенант вращал рукоятки, ловя в прицел суетящихся у орудия немецких артиллеристов. Соленые брызги летели ему в лицо, но он их не замечал. Кровь пропитывала разорванный осколком бушлат. Ревели моторы, и «морской охотник», у которого даже имени не было, только номер, летел по волнам, приближаясь к подлодке. Юнга, на котором бушлат с подвернутыми рукавами болтался, как на вешалке, твердо держал штурвал. Лейтенант дернул за шнур, и грохот выстрела ударил по ушам. На подлодке, за рубкой, как раз у орудия, вырос огненный цветок разрыва. Больше ничего Сашке не показали, решив, что с него довольно. Сознание покинуло его, и не осталось ничего.
— Долго он так собирается спать? — Сашка услышал над собой голоса, и проснулся.
— Пока не проснется, — произнес знакомый голос. Сашка открыл глаза, и увидел Морриган. Она, и Титания, стояли у изголовья кровати, в которой лежал Сашка.
— Где я? — он сел в кровати, и увидел, что находится внутри дуба, во владениях Лета. — Как я сюда попал?
Морриган рассказала Сашке, что его нашли у входа в Круг. Сначала из прохода вылетел Колян, и Маб тут же забрала его к себе. Из сбивчивых объяснений Коляна они поняли, что с Сашкой всев порядке, он движется к цели. Потом, спустя несколько часов, прямо из воздуха материализовался Сашка. Он был без сознания. Его перенесли во дворец Оберона, и уложили в постель. Он проспал почти сутки.
— Колесо… я починил его? Мне удалось? — возбужденно спросил Сашка у Морриган.
— Да. Колесо работает. Наш мир будет жить. Ты — герой, мальчик, — вместо Морриган ответила Титания, и добавила: — Одевайся, подкрепляйся — тут на столе фрукты, и волшебный напиток. Как только сможешь, спускайся вниз. Тебя ждет сюрприз. — С этими словами Титания вышла из комнаты.
— А что с моей мамой? — задал Сашка самый главный вопрос.
— С твоей мамой все в порядке, — успокоила его Морриган. — Один из слуг Титании уже позаботился о ней, отнес амулет, снимающий Заклятье Холода. Скоро она придет в себя. — Ободренный хорошими новостями, Сашка мигом умял приготовленную фэйри снедь, оделся, и спустился вниз. А там, на поляне под дубами, было видимо-невидимо фэйри, разодетых, точно на бал. И все, все как один смотрели на него, кто равнодушно, кто с любопытством, а кто и с явной симпатией.
— Ой, а что это они все на меня смотрят? — засмущался Сашка. Морриган подтолкнула его к трону. Сашка понял, что бал — в его честь, и смутился. А на троне, как и положено, сидели король с королевой, нарядные и торжественные. Сашка подошел к трону, собравшиеся расступались, давая ему дорогу. Слева от трона стояла Маб, ее ледяное лицо, по обыкновению, ничего не выражало. Вокруг нее было пусто, никто из подданных Лета не смел приближаться к королеве Зимы.
Король Оберон встал, и поднял руку, требуя тишины. Стало тихо, будто и не было на поляне сотен фэйри.
