— Я ничего не знала.
— Может быть, тебе известно, из-за чего я вынужден был исчезнуть?
— Нет. Отец запретил разговаривать о тебе. Ты просто вычеркнут из его сердца. Я до сих пор не знаю, что произошло. И другие сойкеро хранили молчание.
Мои спутники присели у подножия колонны, видимо, чувствуя, что наш разговор будет долгим. Я заметил это их движение и повернулся к ним.
— Сестра, позволь я представлю тебе тех, благодаря кому я оказался на этом пути. Это Моргульский, который идет к Матери Ветров, а это Лаэрций, он ищет свою подругу, демонессу Анфису, чтобы вернуть ее обратно, на противоположный берег. Знакомьтесь, это ангел Эйя, моя сестра.
Мои спутники поклонились. Моргульский — с изяществом прирожденного танцора, Лаэрций — неуклюже и явно подражая Моргульскому.
— Морталия говорила мне, что ее освободила из плена демонесса Анфиса. Уж не ее ли ты ищешь, Лаэрций? — спросила Эйя, даря седому демону ослепительную улыбку.
— Может быть. Я очень хочу ее вернуть, — сказал седой демон, и его голос стал хриплым.
— Давайте-ка я позабочусь о том, чтобы вас накормили с дороги, — Эйя подозвала к себе девушку-ангела и что-то сказала ей на ухо.
Та кивнула головой и побежала вглубь здания, иногда подлетая вверх на своих крыльях и огибая колонны.
— Пойдемте следом, — сказала Эйя. — Пока мы придем, все уже будет готово.
— Давно ты обнаружила это место? — спросил я.
— Пока искала тебя. Мне понравился этот вариант мира. Я стараюсь, чтобы он оставался неизменным.
— Почему же ты не стала королевой? Или чем-то вроде этого?
— Мне это скучно. Я переболела королевской болезнью задолго до твоего рождения. Тебе еще многое нужно вспомнить, Крит.
Передо мной ярко вспыхнули воспоминания, в которых я был еще ребенком, а Эйя, уже взрослая, такая же сногсшибательно красивая, обучала меня разным хитростям, связанным с управлением вероятностью.
— Как я мог забыть обо всем! — воскликнул я. — Это из-за Отца. Он приказал мне забыть.
— Но чем же ты провинился перед ним?
— Я вернул в мир живых сознания тех, у кого отнял жизнь.
— Зачем? — она остановилась и всплеснула руками.
— Спроси лучше не "зачем?", а "как?". Я создал пазиру. Вот эту. Она оживила их всех, когда я пробудил ее. Побочный эффект. Я не для этого ее делал. Мне кажется, я создал семя, из которого можно вырастить новую вселенную. Я не сказал отцу о своем изобретении, а просто стал использовать его. Пазира исполняла все мои желания, стоило мне прикоснуться к ней. Я захотел создать собственный мир, в котором радость и счастье были бы основными качествами бытия. Отец узнал о моих действиях, потому что они породили мощный Ветер, изменяющий зоны слишком необычным способом. Тогда он явился передо мной и заставил прервать эксперимент. Только и всего.
— Я начинаю понимать. Когда ты обучался у меня управлению вероятностью, мы обсуждали с тобой теоретическую возможность создания такой пазиры. Теперь ты сумел сделать ее.
— Да, теория стала реальностью. Кроме того, как оказалось, моя пазира неуничтожима. Отец убрал меня со сцены, просто приказав мне забыть все, что я знал о себе и о мире, а потом направил всех, кому мог доверять, в погоню за пазирой. Он бы убил меня, если б мог. Чтобы ослабить пазиру. Но отнять у меня жизнь может только сойкеро. А ты же знаешь, исход поединка двух сойкеро зависит только от того, кто из них более справедлив. Во всем остальном они не уступают друг другу. Как я понимаю, справедливость была на моей стороне, и ни один из братьев не захотел со мной связываться. Благодаря этому я жив. И теперь помню все, что случилось раньше. Пазира, видимо, много путешествовала по зонам. В конце концов она оказалась у Моргульского, за которым по пятам гнался Эвкатион. Моргульский доверил пазиру брюху большого окуня. Это случилось здесь, в "Икс-6". Каким-то образом окунь попал в пограничную реку, ту самую, на которой я был перевозчиком. Я удил рыбу и поймал его.
— Могущественные вещи часто перемещаются из зоны в зону, — улыбнулась Эйя.
— Думаю, окуню пазира сильно мешала. Поэтому она перенесла его через шесть зон, чтобы именно я, ее создатель, сойкеро, освободил окуня от страданий. Пазира просто не нашла другого решения проблемы: она должна была найти сойкеро, чтобы он отнял жизнь у несчастной рыбы. А может быть, она пожелала снова оказаться в моих руках, потому что прежние хозяева ей не подходили. Благодаря этому я здесь.
В это время мы уже сидели за столом, и мои спутники, не стесняясь, уминали всякие экзотические блюда. Я рассказал сестре все, что случилось с нами вплоть до настоящего момента.
— Что же ты будешь делать теперь? — спросила Эйя. — Твой отец так и не простил тебя. И не простит. Он постарается убить тебя. Чего бы это ему ни стоило.
— Я люблю его. Несмотря ни на что. И не хочу воевать с ним.
— Может быть, получится как-то помирить вас? Ведь если ты отдашь ему пазиру, он…
— Нет, Эйя. Я не отдам ему пазиру. Я буду делать то, что хочу. Помни — я смерть. Моя личность — не больше, чем иллюзия. Я даже не принимаю никаких решений. Я всего лишь следую импульсам собственной природы. И Отец не может помешать мне. Не может. Потому что я — необходимая часть созданного им мира. Ему придется разрушить весь свой мир, чтобы уничтожить меня.
Я проснулся на огромной мягкой кровати под балдахином. Эйя любила роскошь, и создавала ее всюду, где появлялась хотя бы ненадолго. Перина подо мной была такая пышная, что я встал с нее только со второй попытки.
Давно я не спал так хорошо и спокойно. Все-таки приятно обрести память. Правда, вместе с памятью приходят и вопросы, на которые не знаешь ответов, и о существовании которых не подозревал еще вчера, а еще наваливаются проблемы, которые требуют решения, потому что теперь они снова стали твоими.
Я все еще не понимал, почему отец был так разозлен моими экспериментами. Эйя, когда я вчера поздно вечером спросил ее об этом, не смогла предположить ничего убедительного.
Значит, отец знал что-то такое, о чем мы оба не догадывались. Да, мои эксперименты породили необычный ветер. И пазира выступила как мать этого ветра. Это так. Но в этом, насколько я понимал, не было ничего угрожающего. Отцу ничего не стоило укротить этот ветер и вернуть пазиру в пассивное состояние, что он и сделал. Если бы он попросил меня никогда больше не повторять этого эксперимента, я бы послушался. Да, тогда я еще был послушным. Но он сделал другое. Он убрал меня из меняющегося мира. Просто выбросил в реку, по которой я и доплыл до переправы, весь израненный, наполовину захлебнувшийся. Да! Я же был весь изранен! Меня пытали! Меня пытал сам отец. А мать смотрела на это. Это было совсем рядом с ее любимым местом, у Светлой Лужайки, на которой она так любила стоять под лучами небесного светила. Да, она стояла на окраине этой лужайки и смотрела, как отец пытает меня. Он спрашивал, как я создал пазиру. И я смеялся ему в лицо на каждую новую вспышку боли. Зачем он делал это?
