— Ну, на сегодня отвоевался, пойдём уже. Лекарь пособит, а там как сдюжишь.
— Лучше бы добили… — сквозь зубы промычал вор, теряя сознание, но успел сделать ещё несколько шагов, прежде чем ноги подогнулись и он начал заваливаться. Едва повис на руках охранника, как подскочил молодец в козьей душегрейке. Махнув кому—то в стороне, подхватил раненого с другого бока. Поглядел в землистое лицо с отвисшей челюстью, покачал головой.
— Не, не дойдёт! Хотя, я поначалу сомневался, но вишь, зря.
Рядом затопотали копыта. Подъехал седой воин. Не говоря ни слова, спешился, помог взвалить бесчувственное тело на коня и повлёк жеребца быстрым шагом. Остальные двое взялись по бокам, придерживая груз.
Это ещё по—божески, подумал Извек. В Киеве бы сразу зарубили. Хотя, кто знает, что ждёт карманника, когда отойдёт от раны. С одной рукой не здорово разживёшься. Мимо провели второго вора со связанными кушаком руками. Пойманный угрюмо глядел перед собой сквозь растрёпанные волосы и, казалось, не обращал внимания на вцепившихся с обеих сторон охранников. Поравнявшись с Сотником, один из сопровождавших задорно подмигнул.
— Вот так, друже и живём!
— Весело живёте. — усмехнулся Извек.
Троица прошествовала дальше. Извек оглянулся, толпы как не бывало. Все снова деловито мельтешили между рядами, лишь кое — где группки в несколько человек обсуждали происшествие. Ноги сами понесли к постоялому двору. Задерживаться было незачем, да и Ворон наверняка соскучился.
На подходе к корчме заметил в дверях пацана. Поманил пальцем, шепнул мальчишке, чтобы собрал чего в дорогу, сам направился седлать Ворона. Когда вывел коня на двор, пацан уже ждал с чистой тряпицей в руках. Увидав Извека, споро подбежал, протянул свёрток, радостно отчеканил:
— Лопатка кабанья. Лук. Пара груш… Вьюны. Два. В тесте.
Ловко поймав на лету монетку, просиял как утреннее солнышко, отпорхнул на крыльцо и уже оттуда, заметив как гость поглядывает на облака, крикнул:
— В добрый путь! Дядька Жёлудь говорил, что дождя не будет, езжай, не рубись! К вечеру развеет.
Ворон крутнул ухом на голос, тряхнул гривой и припустил веселей. Несколько раз косился на хозяина, не слыша привычного голоса Извека. Сотник же раскладывал в голове последние события. Караван, что задержался по дороге, нападение странных грабителей, волки, пропажа человека, наверняка того, который вёз грамоту, появление грамоты и баяна, знающего тайное слово… Уж больно всё запутанно. Хотя всё, что наказали, он вроде бы сделал: приехал, получил грамоту, едет обратно, а думать… пускай ведуны думают, у них жизнь такая. Ворон замедлил шаг. Извек и не заметил, как произнёс последнюю мысль вслух. Хмыкнул, погладил тёплые мягкие уши коня, тронул сапогами конские бока. Ворон пошёл быстрей.
Как это ни печально,
но в действительности всё гораздо хуже,
чем в жизни.
Витим — Большая Чаша.
Сотник хмурился. Между последними событиями была какая—то связь. Что—то шло не так, начиная с исчезновения Рагдая и кознями против Извека, кончая давешним крещением и странной историей с грамотой. В сердце копилась тревога. Раньше Сотнику удавалось отвлечься от этого чувства, но теперь всё чаще приходилось заставлять себя просто выбрасывать чёрные думки из головы. Иначе нестыкующиеся мысли грозили заполнить душу безвыходной тоской, а Селидор говорил, что воин в тоске опасен… для себя.
И сейчас Извек пытался избавиться от гнетущего чувства, но всё сильней ощущал горечь. Будто кто—то предал, причём не только его самого, а нечто большее. Словно вся Русь поставлена на помост невольничьего рынка, а вокруг косорылятся покупатели, заискивая перед хозяином, держащем в крепкой руке цепь ошейника. В сравнении с этим, собственные неурядицы меркли. Сотник полез за ворот, выудил тугое полешко пергамента, повертел в руках. На миг показалось, что от печатей веет новым злом. Мелькнула лихая мысль заглянуть в послание, однако не гоже это для посыльного, да и под руками ни огня, ни котла для воды нет: печать обратно не навесить.
Вечер застал на полпути к веси, приютившей бродячего кузнеца. Поразмыслив немного, Сотник решил не возвращаться той же дорогой. После истории с обозом, глупее нет, чем досуже раскатывать с грамотой по дорогам. Что—то подсказало поступить, как учил Селидор:
…На вылазку никогда не ходи той дорогой, по которой послали, или по которой собирался заранее.
С вылазки никогда не возвращайся той же дорогой, которой ехал. И вообще, не топчи траву два раза подряд, если не хочешь протоптать дорожку к смерти…
Извек припомнил малоезженную стёжку, по которой однажды с Рагдаем сократили путь до торжища почти на день. Говаривали, что в одиночку по ней лучше не ездить. Будто бы появляется в чаще что—то, сродни соловью разбойнику. Однако, в тот раз, ничего похожего не видели, хотя и чуяли, что места не добрые. Теперь же, покумекав немного, Сотник решил выкинуть из головы россказни и решительно свернул налево, к темнеющей полосе дремучего леса. По опушке доехал до еле заметного прохода в заросшей кустарником чащобе. Направил Ворона вперёд, а сам прислушался. Вокруг густой осинник, серый как небо поздней осенью, светло вроде, да ни рожна не видать. И шоркается что—то за спиной, а обернёшься — никого. Хотя, с другой стороны, осинник как осинник. Даже кое—где, видны грибы, притаившиеся в прелой листве, будто витязи в засаде. Скоро, однако, стало заметно, что чем дальше в лес, тем тише становится птичий щебет. Ветерок, вяло плутавший в вершинах мрачных дерев, окончательно завяз и застыл стоячим воздухом.
Далеко за полдень дорожка вывела в редкий перелесок с большими шелудивыми полянами. На одной из них, прямо на пути Извека сидела костлявая фигура в пожухшей дерюге. Ворон замедлил шаг, остановился неподалёку от незнакомца. Сотник зыркнул по сторонам, нет ли в кустах приятелей этого бродяги. Эх, не люблю засады и охоты, подумал он, но не увидав ни намёка на чьё—либо присутствие, рассмотрел сидящего. Совершенно высохшее лицо обрамляли седые пыльные волосы, спускающиеся по плечам до самых локтей. Борода все ещё имела пару чёрных прядей и была заправлена за верёвку, служащую поясом. Под бородой поблёскивали медные обереги делающие его похожим на калику, но вместо клюки, по правую руку лежала рогатина с зазубренным лезвием. Таких зарубок, отметил Сотник, даже самый крупный медведь не оставит, видать не только на охоту этот калика ходит. Тем временем бродяга встал, обнаруживая немалый рост и удивительную худобу.
