— Горе тем, кто открывает свою кожу взглядам других смертных! Никому, кроме богов, не надлежит созерцать человеческие тела. Мерзость нарушать этот закон! Святой Шумал сообщил мне, что, когда он и его супруга собираются зачать маленьких божков, они не снимают с себя одеяния, но пользуются особыми отверстиями, чтобы соитие было возможно!
Стоя перед алтарем, отец Икбар замахал руками, так что просторные рукава его длинного черного халата захлопали, будто крылья демона Пятой Реальности. Длинные перчатки скрывали его руки, а плотная вуаль позволяла из всего лица видеть одни лишь глаза.
Перед ним стояло несколько сотен прихожан. Икбар считал, что скамьи для паствы — упадочническая роскошь. На всех были халаты с капюшонами; у всех лица были закрыты вуалями, а руки прятались в перчатках, как и у их пророка.
Икбар продолжал:
— Как я часто вам рассказывал, много лет тому назад божественная пара явилась мне в этом материальной Реальности, когда я молился в храме. Как часто я с тех пор безуспешно умолял их снова показаться перед моими добродетельными прихожанами в этом храме! Сегодня я предприму еще одну попытку, — быть может, несравненные божества удостоят нас благодатного зрелища!
Повернувшись спиной к слушателям, Икбар воздел руки и закричал:
— О божественный Шумал, о неизреченная Каваис, милостиво покажите ваши святые лица вашим поклонникам! Придите! Придите! Придите!
Вспыхнул голубой свет, раздался резкий звук, похожий на несильный удар грома, и порыв воздуха откинул назад капюшон пророка.
Между ним и алтарем стояли два существа человеческого вида — молодой человек среднего роста, худощавый, но хорошо сложенный, с кудрявой темной бородкой и черноволосая женщина с золотисто-коричневым цветом кожи и несколько плоским лицом, на котором выделялись блестящие слегка раскосые узкие глаза. Оба они были совершенно голыми!
Раздался всеобщий вздох. Икбар отшатнулся, вытянув перед собой руки, как будто защищаясь от удара.
— Великие Шумал и Каваис, — приглушенно воскликнул пророк, — что вы такое сделали?
Керин пробормотал:
— Подыгрывай мне, дорогая. Я знаю, что это за тип.
Он поднял руки и загремел, стараясь придать своему голосу надлежащую внушительность:
— Ты согрешил, впав в жестокое заблуждение, о смертный с извращенным умом! Ты исказил и оболгал наше учение. Тело мы считаем вещью священной, которую нужно прикрывать лишь постольку, поскольку этого требуют климат или работа. Лицом в землю, и молите о прощении!
С воем ужаса и раскаяния пророк и его паства повалились на мозаичный пол. Керин схватил Ноджири за руку и быстро повел к выходу, пробираясь между распростертыми фигурами в черных одеяниях.
Когда они выбрались, из свинцово-серого неба сеялся мелкий дождь. Оглянувшись, Керин увидел множество лошадей, мулов и ослов, привязанных к столбам. Некоторые животные были под седлами, а другие впряжены в повозки и кареты.
— Сюда! — шепнул Керин. — Скорее!
Через несколько минут патрульный полицейский выпучил глаза от изумления, заметив лошадь, которая полным галопом неслась по главному проспекту Кортолии. В городе никому не разрешалось двигаться быстрее, чем рысью, — и офицер уже приложил было свисток к губам... но так и окаменел на месте, увидев, что лошадь везла двуколку, которой правил стоя голый мужчина, подгонявший лошадь кнутом, а у него за спиной на скамье сидела женщина — тоже без всякой одежды!
Пока Керин вытирался полотенцем, Ноджири с трудом облачалась в одежду непривычного покроя, наспех выбранную в гардеробе Марголит, невестки Керина. Сам Керин объяснял родственникам:
— Сюда мы попали при помощи заклятия Клунга. Но вот последнее усовершенствование, которое было необходимо, чтобы отправить с нами одежду и прочие пожитки, видно, до конца доработано не было. Поэтому все наше имущество, включая мой пояс с зашитыми деньгами, и украшенный драгоценностями меч, и кое-какие вещицы, которые я вам в подарок купил в Куромоне, — все осталось в Кватне. — Помолчав, он печально добавил: — Да и из тех денег, что император пожаловал мне на обратную дорогу, я сэкономил приличную сумму... но возвращаться за ней в Салимор было бы неразумно.
— Мы так тебе рады, — сказала Марголит, — что и не думаем ни о каких подарках. И знаешь, ты изменился за это время.
Керин удивленно поднял брови:
— Как это изменился?
— Ты был такой застенчивый парень, так легко смущался... а теперь вернулся галопом в двуколке виноторговца Моркара, взятой без его разрешения, не имея даже малейшего лоскутка на теле, забарабанил в нашу дверь, будто так и положено! Ты разузнал что-нибудь про регулирующий механизм?
— Да, но все мои чертежи остались в мешке, а мешок — в доме Клунга. Надеюсь, что эльфице, которую наняла Аделайза, чтобы следить за мной, вскоре надоест ее любовник-ханту и она вернется сюда.
— Аделайза будет в бешенстве, — сказала Гита, еще одна невестка Керина. — Она может подать в суд на госпожу Ноджири за переманивание ее жениха.
— Мы ведь не были помолвлены... — начал было Керин, но Джориан перебил его:
— Ты что, не слышала? Она вышла за молодого Сенреда, деревенского хулигана. Кто в бешенстве, так это Эомер.
Керин ухмыльнулся:
— Значит, она только понапрасну потратила деньги, нанимая эльфицу?
Практичная Маргалит заметила:
— Может, вам лучше одеться? Вы же промокли до костей. А если кто-нибудь войдет?
Керин повязал полотенце вокруг бедер:
— Больше, чем одежда, мне сейчас нужны перо и бумага, чтобы по памяти нарисовать те большие часы. И я смогу это сделать — но не даром.
— Каков! — воскликнул Джориан. — Я вижу, мой маленький братец стал хитрым дельцом... Чего же ты хочешь?
— Чтобы мне не мешали, пока я буду рисовать, и чтобы семья заплатила за мою учебу в Оттоманском Университете. Я не надеюсь, что сумею вернуть свои деньги, оставшиеся в Салиморе. Спасибо, Марголит.
Взяв перо, чернильницу и бумагу из рук невестки, Керин отправился в свою спальню.
Айзеку Азимову, начинавшему позже меня, но написавшему, тем не менее, больше книг. Ego te olim assequar!* [3]
В первый день месяца Вороны в пятый год короля Тонио из Ксилара (согласно новарскому календарю) я узнал о том, что избран для годичной службы в Первой Реальности, как заносчиво именовали его те, кто там обитал. Наша Реальность (или по-другому уровень) они называли Двенадцатой, в то время как с нашей-то точки зрения именно эта Реальность должна считаться Первой, а их — Двенадцатой. Но рассказ пойдет о моей работе в Реальности, имеющем лишь некоторое отношение к новарским формам, я буду пользоваться его терминологией. Я уже посещал однажды двор Настоятеля Нинга. Знавал Настоятеля и до избрания. Собственно говоря, мальчишками-демонами мы вместе охотились в болотах Кшака за порхающими цветами, и я надеялся, опираясь на фундамент этой старой дружбы, потребовать освобождения. Я произнес:
