– Чем могу быть вам полезен? – осведомился Захария, увидев демона.
– Мне нужно поговорить с Архангелом Михаилом.
– Он оставлял какие-нибудь письменные распоряжения насчет вас?
– Боюсь, что нет. Я ведь не договаривался с ним о встрече заранее.
– В таком случае, любезнейший, боюсь, что…
– Послушайте, – досадливо поморщился Аззи, – я пришел по очень важному делу, которое не терпит отлагательств. Доложите же Михаилу, что я прошу меня принять. Даю вам слово демона, он только похвалит вас за расторопность.
Что-то ворча себе под нос, Захария поднялся из-за стола и направился к мраморному столбу Врат, где висела златая переговорная труба. Произнеся в трубу несколько слов, он приставил к ней ухо и стал ждать ответа, весьма скептически поглядывая на демона. Наконец из трубы послышался чей-то начальственный голос, который произнес несколько коротких слов.
– Разрешите заметить, сэр… – забормотал святой. – Это нарушение правил… Да… Да… Слушаюсь!
И, повернувшись к демону, сказал:
– Вас велено пропустить.
Открыв маленькую служебную дверь, поставленную рядом с парадными Гостевыми Вратами, Захария пропустил Аззи на территорию Рая.
Аззи зашагал по песчаным дорожкам мимо зеленых лужаек, на которых стояли опрятные беленькие домики. Вскоре он добрался до административного здания в западной части Рая. Сам Михаил встречал его на ступеньках. Он провел демона внутрь и налил ему бокал превосходного вина – в Раю знают толк в винах, хотя за стаканом доброго виски вам пришлось бы идти ко всем чертям.
Аззи сразу же перешел к делу.
– Я хочу заключить с тобой договор, – сказал он Михаилу.
– Договор? О чем? И на каких же условиях?
– Тебе, безусловно, известно, что Ананке запретила постановку моей Безнравственной Пьесы?
Михаил усмехнулся:
– Ах, так, значит, она все-таки запретила твою пьесу! Что ж, отлично!
– Так, значит, тебя это радует? – Аззи говорил ровным, безжизненным голосом.
– Конечно! Хотя в принципе Ананке положено быть выше Добра и Зла, верша правосудие, я рад, что она понимает, с какой стороны ее хлеб намазан маслом.
– Я предлагаю договориться по-хорошему.
– Ты хочешь заключить со мною союз против Ананке?
– Да.
– Ты меня удивляешь. Ананке запрещает твою Безнравственную Пьесу, чему я, признаться, очень рад. И ты предлагаешь мне выступить против нее?
– Сдается мне, что ты просто завидуешь успеху моей постановки, вот почему тебе так хочется, чтобы пьесу отменили.
Михаил снисходительно улыбнулся:
– Ну, может быть, я тебе и завидую. Чуть-чуть. Признаться, меня уже давно раздражают твои вечные поиски чего-то нового, твое стремление показать всему миру, на что ты способен. Однако, решив остановить тебя на этот раз, я исходил отнюдь не из личных соображений. Ведь твоя пьеса подрывает основы всяческой морали, которую я, как служитель Добра, призван защищать. Разве не так?
– Нет, не так, – сказал Аззи. – Ты, конечно, не поверишь мне, но дело на этот раз речь идет о гораздо более серьезных вещах, чем мораль как таковая.
– О вещах более серьезных – для кого?
– Для тебя и для твоих союзников, разумеется.
– Для меня? Чем же это грозит мне? Ведь Ананке делает как раз то, чего мы добиваемся.
– Плохо уже то, что она вообще что-то делает.
Михаил резко выпрямился:
– Ты так думаешь?
– Да, я думаю так. С каких это пор Ананке стала вмешиваться в наши дела, в извечную борьбу сил Света и Тьмы?
Михаил в задумчивости потер подбородок:
– Действительно, я что-то не припомню другого подобного случая… Слушай, Аззи, куда ты клонишь?
– Ты признаешь право Ананке командовать собою? – спросил Аззи.
– Конечно, нет! Не ее дело вмешиваться в дела Добра и Зла. Она приводит Космос в равновесие, но отнюдь не устанавливает законы.
– Но ведь, запрещая мою пьесу, она тем самым диктует нам свою волю – иными словами, устанавливает закон!
Михаил улыбнулся:
– Подумаешь, событие вселенского масштаба – запретили пьесу!
– Ты заговорил бы совсем по-иному, если бы она запретила твою пьесу! – воскликнул вышедший из себя Аззи.
Улыбка на лице архангела сменилась гримасой:
– Но ведь она запрещает твою пьесу…
– На этот раз – да. Но кто может поручиться, что в следующий раз не настанет твоя очередь? Если уж Ананке взялась распоряжаться Злом, то почему бы ей не указывать Добру? Что ты на это сможешь возразить?
Михаил ничего не ответил. Он поднялся из высокого кресла и начал расхаживать взад-вперед по комнате, заложив руки за спину. Внезапно он резко остановился и повернулся к Аззи.
– Ты прав. Запретив твою пьесу, Ананке тем самым нарушила Принцип Невмешательства. Как она только посмела? Конечно, как представитель Сил Света я рад, что пьеса не пошла; однако последствия такого запрета со стороны Ананке могут оказаться серьезнее той смуты, которую могла бы посеять твоя Безнравственная Пьеса.
И в этот самый миг прозвенел колокольчик у дверей.
– Войдите! – нетерпеливо крикнул Михаил.
В кабинет вошел Ангел Гавриил.
– Ах, это ты, Гавриил! А я уже собирался посылать за тобой гонца!
– Вам почта, сэр, – доложил Гавриил.
– Почта подождет. Я только что получил весьма тревожные сведения о том, что Ананке, фигурально выражаясь, вторглась на чужую территорию. Мне срочно нужно посоветоваться с Архангелом Гавриилом и еще кое с кем.
– Да, сэр. Они также желают вас видеть.
– Они желают меня видеть?
– Да, и поэтому они прислали вам письмо.
– Письмо? Чего же они хотят?
– Мне об этом ничего не сказали.
Михаил бросился к двери из кабинета.
– Ждите меня здесь, – бросил он на ходу.
– Это относится ко мне, сэр? – спросил ангел Гавриил.
– К вам обоим, – ответил архангел.
Михаил отсутствовал недолго, но когда он вернулся, Гавриил и Аззи сразу поняли, что дела идут неважно.
– Боюсь, что сопротивляться Ананке мне не под силу, – сообщил архангел, избегая глядеть Аззи в глаза.
– Как же так? – тихо спросил его Аззи. – Ведь Силы Добра понесут не меньшие потери, чем Силы Зла.
– Ах, если бы дело было только в этом! – сказал Михаил.
– А в чем же дело? – спросил Аззи.
– Речь идет о гибели самого Мироздания, – ответил Михаил. – Судьба всей Вселенной поставлена на карту. Так меня информировали в Совете Светлых Сил.
– Михаил, пойми, что речь идет прежде всего о свободе, – не сдавался Аззи. – О свободе воли, которая есть величайшая ценность в этом мире. О свободе каждого избирать стезю Добра или Зла, следуя велению собственного рассудка и голосу совести, подчиняясь только законам природы, а не воле Ананке.
