Ознакомительная версия.
Огонь в глубине дома испуганно замигал и погас. И тотчас же раздалось гневное рычание, длинная разъяренная рулада, сложившаяся в нечто вроде «Кто посмел?!», только куда изобретательнее, с многочисленными отсылками ко всем родственникам виновника вплоть до двенадцатого колена.
Из тьмы выкатился невысокий, очень толстый человечек, широкоплечий, краснорожий, с необъятным брюхом и нависающими кустистыми бровями. Нос хозяина украшали многочисленные алые и синюшные прожилки. Запах ядовитой кислятины тотчас сменился до боли знакомым перегаром, словно от того же жековского сантехника.
— Ты кто такой? — зарычал коротышка. Холщовые рубаха и портки на нем были все в пятнах и подпалинах. Руки же — в тонких хирургических перчатках, и при виде их Виктор едва не лишился дара речи. — Язык проглотил, неуч? — напирал меж тем хозяин.
— Молчи, — вдруг вырвалось у Виктора. — Как смеешь ты держать меня на пороге?!
Толстяка враз прошибло потом. Он отступил на шаг, однако взгляда не опустил.
— Ух ты, знатный гость ко мне пожаловал, — медленно процедил он сквозь зубы, стаскивая с рук перчатки. — Знатный и редкий… ну что ж, заходи, раз пришел, прочь не погоню. Запашок у меня, правда, тебе едва ли понравится… но уж не обессудь, коли явился незваным.
Толстяк если и боялся, то страх свой умело скрывал. И, судя по нему, был отнюдь не дурак подраться. Хоть и пригласил внутрь, сам стоял, загораживая почти весь широченный проход.
— Плохо ты гостя привечаешь, — нагло сказал Виктор, сам донельзя дивясь этой наглости.
Впрочем — это ведь сон… всего лишь сон.
— Уж как умею, — огрызнулся коротышка. Сдернув наконец с рук перчатки, он метко зашвырнул их в бочку — что-то отвратительно зашипело, из бочки повалил пар. — Как там у вас говорится? В гимназиях не обучались…
«Ну конечно же, я сплю, — подумал Виктор. — Откуда здешнему обитателю знать „Золотого теленка“?»
Ухмыляясь, толстяк пялился на Виктора. Глаза-буравчики беспокойно сверлили незваного, невесть откуда взявшегося гостя. Коротышка откровенно и недвусмысленно нарывался на неприятности.
В этом мире уважают только силу, подумал Виктор. Деликатность, вежливость, миролюбие здесь воспринимается как слабость.
Впрочем — только ли здесь? Мир снов — лишь слабый отсвет реального мира. Если здесь и сейчас, в сумбурном — пусть и таком ярком сне, от него ждут напора и натиска — значит, и на самом деле происходит то же самое. Давно ли нахрапистость и наглость превратились из пороков в достоинство? Может, и недавно, но порой кажется, что навсегда…
И все-таки, наверное, в Москве он едва ли решился бы на подобное. Протянуть руку и молча отодвинуть хозяина с порога его собственного дома.
Помня Серый Предел и ломающуюся с сухим треском шею несчастного полуэльфа, Виктор толкнул коротышку не в полную силу. Однако тот лишь похабно осклабился:
— Что-то слабоваты нынче стали срединники! Ну-кась, ты толкнул, теперь моя, стало быть, очередь…
Это, разумеется, оказался не толчок в плечо. Толстяк коротко и без замаха провел очень грамотный апперкот. Настолько быстро и профессионально, что невеликого умения Виктора не хватило даже отдернуть голову. Собственно говоря, он понял, что поднявший его в воздух удар именуется апперкотом, только оказавшись лежащим на спине.
Ярость в тот же миг подняла его на ноги. Это точно сон, снова подумал Виктор. После таких ударов встают только в дешевых гонконгских боевиках. У меня сейчас должны были быть сломаны шейные позвонки, выбита челюсть и половина зубов — а я скачу как ни в чем не бывало…
Теперь вокруг него был огонь. Руки, раскинутые в стороны, словно крылья, рассекали ярящийся океан испепеляющего пламени. Как смел этот… этот червь… как он смел поднять руку на него? На него, Владыку?!
Кулак обернулся сгустком рыжего огня. Мелькнуло перекошенное злобой лицо коротышки… вскинутая для защиты рука… но поздно.
Виктор ударил оскорбителя в скулу. И тот, несмотря на немалый свой вес (полтора центнера на глаз, не меньше) — кубарем покатился через порог, внутрь дома. С грохотом обрушились какие-то полки, кто-то жалобно не то заблеял, не то замяукал — и все стихло.
Огонь исчез. Душащая ярость — тоже. Болел кулак — словно Виктор хватил им по каменной стенке. Кожа на костяшках была содрана. Виктор поморщился, потряс кистью.
— Ну-у, какой ты, однако… — плаксиво пробубнили из темноты. — Предупреждать надо…
— «А кто у нас муж? — Волшебник! — Предупреждать надо!» — передразнил его Виктор цитатой из «Обыкновенного чуда». — Дальше драться станем?
— Чего уж… до срока, — буркнули из темноты. — Входи, входи, чего стоишь? Помоги встать — не видишь, полкой придавило? Я, ежели ворохнусь, все на ней переломаю…
Виктор проворно шагнул через порог. Глаза подозрительно быстро привыкли к темноте — слишком быстро даже для сна. Во снах у нас порой есть крылья, и пули из дул нашего оружия летят медленно-медленно, по длинным изогнутым дугам — но вот в темноте мы видим плохо даже там.
Это, несомненно, была лаборатория. Совершенно не похожая на привычные ему — «изнаночные», как сказали бы в Срединном Мире. Здесь не было никаких приборов, агрегатов или устройств. Только здоровенные полки на стенах. Но на полках — ни единой бутыли, коробки, банки или любого иного вместилища. Непонятные предметы свалены кучами, следуя какой-то непостижимой внутренней логике. Огонь в очаге горел сам по себе, ни дров, ни угля; на мгновение Виктор даже подумал, не подтянут ли сюда газ.
Но, конечно, никакого газа тут не было. Просто сам по себе горящий огонь. И над ним котел, черный, закопченный, с иззубренными краями. Виктору стало даже немного не по себе — зазубрины на краях очень уж напоминали следы зубов. Прямо на глаза попался очень неплохо сохранившийся рельефный отпечаток человеческой челюсти. В натуральную величину. Верхней, с косыми, не исправленными в детстве резцами.
Виктор приподнял тяжеленную полку (каменная она, что ли?), и коротышка выбрался на волю.
— Спасибо, — кажется, это было сказано довольно-таки искренно. — А ты не из слабаков. Угощать, как у вас принято, мне тебя нечем, так что не обессудь. Все в дело пошло.
— А что за дело? — как бы между прочим полюбопытствовал Виктор. Котел висел над огнем без всяких подпорок, запашок оттуда шел отвратительный, и помыслить об угощении сил не было.
— Да так… — ответствовал коротышка без видимой охоты. Почесал затылок. Покашлял. Снова почесал затылок.
И в это время в громадном сундуке, единственном сундуке во всем доме, что-то мерзко заскреблось и зашебуршилось. «Крыса, что ли?» — подумал Виктор.
Ознакомительная версия.
