Смедли хотел возразить, но выдавил из себя только хрип. Разбрызгивая лужи, машина подъехала к ним и остановилась. Скрипнула открывающаяся дверца.
– Эдвард! – крикнул голос Алисы.
У него могло бы хватить ума сесть вперед, к Джинджеру. Салон сзади был достаточно просторен, но эти двое бросились в машину, и друг другу в объятия, и на него – разом. Так что не успела дверца захлопнуться, как он попал в кучу-малу.
Когда он из нее выпутался, машина уже миновала Стаффлз и набирала скорость на темной дороге. С облегчением он рухнул на подушки дивана. Получилось! Экзетер бормотал слова благодарности Алисе и Джинджеру. Старикан очень даже неплохо справлялся с рулем. Главное, чтобы не лопнула шина.
Мисс Прескотт взяла его лицо обеими руками и поцеловала со всей страстью, на которую только была способна.
– Молодец! – сказала она, и голос ее звучал вполне искренне.
– Я рад, мэм. Только должен предупредить вас…
– Что?
– Ничего.
Он заляпает кровью все ее шикарное авто. Впрочем, в салоне все равно темно, так что придется подождать. Ничего, кровь скоро остановится.
– Да, здорово вышло, – послышался голос Эдварда с другой стороны. – Вы не против, если я завернусь в этот плед? – Он стучал зубами.
Алиса заботливо ахнула и помогла ему. Смедли хотел было предложить ему свою шинель, но передумал – это потребовало бы от него слишком больших усилий.
– Перекресток! – рявкнул Джинджер. – Куда дальше?
– Налево, – сказал Смедли, и они понеслись через деревню.
– Огни? – спросил Экзетер, оглядываясь. – Что с фонарями?
– Затемнение, – объяснила Алиса. – Лампы закрашены так, чтобы светить только вниз… Немецкие самолеты.
С минуту он молчал, переваривая это.
– Они что, бросают бомбы? – недоверчиво спросил он.
– На Лондон – да, бросают. Раньше они использовали для этого цеппелины. Дирижабли. Мы научились сбивать их, так что теперь они применяют аэропланы. Большие такие, четырех– или пятимоторные.
– Но бомбы? На мирных жителей? На женщин и детей?
– Еще как бросают. А теперь расскажи-ка мне, братец, где это ты пропадал последние три года. Я…
– Нет! Сначала ты расскажешь мне про эту войну!
– Ты не… Ты правда был не здесь? Ты ничего не знаешь?
– Я не знаю ничего, кроме того, что подслушал, когда они были уверены, что я ничего не слышу. Я видел поле боя – немного. Я решил тогда, что умер и попал в ад. Война все еще продолжается – через три года? Никогда не думал, что такое возможно!
– Никто не думал! Все вышло гораздо страшнее, чем кто бы то ни было мог себе представить.
Смедли принялся вспоминать дорогу на случай, если Джинджеру потребуется подсказка. Он не слушал, что Алиса рассказывает о войне – об аэропланах, подводных лодках и окопах, о свергнутом русском царе, о янки, что должны прибыть со дня на день. Он ощупал ногу и обнаружил, что штанина и носок промокли. Он порезал икру в двух местах. Нога противно ныла и была липкой, но он решил, что кровотечение более или менее остановилось. К несчастью, это была правая нога, до которой дотянуться труднее всего.
Им навстречу прогромыхал грузовик, и он понял, что они выехали на шоссе. Если оно и не вело в Кентербери, то куда-то же оно вело. С каждой милей их побег становился все более реальным, если только они не свалятся в Ла-Манш. Его била нервная дрожь.
– Рассказывайте же! – крикнул Джинджер, не оборачиваясь.
– Прошу прощения, – произнес Экзетер. – Я был в другом мире. Вы поверите в это?
– Мы попробуем, – сказала Алиса. – Как ты выбрался из больницы в Грейфрайерз?
– У меня был сверхъестественный помощник. Назовем его мистером Гудфеллоу. Я не знаю, как его зовут по-настоящему. Возможно, никак.
– Он что, сделал тебя невидимкой? Тебя никто не заметил.
– Я тоже никого не видел. Я просто спустился. На костылях. Там нас встретил человек по имени Крейтон. Полковник Джулиус Крейтон. Он говорил, что бывал в Ньягате. Ты не помнишь такого?
– Не знаю. Трудно вспомнить.
– Среднего роста… Ладно, не важно. Он работал на Службу. И отец тоже.
Странно было слышать этот давно знакомый голос. Этот скупой негромкий рассказ в темном салоне навевал воспоминания, уйму воспоминаний.
– Нет, это не Министерство колоний. Это совершенно другая Служба. Собственно, их две. Ту, что в этом мире, мы называем Штаб-Квартирой, но она непосредственно не связана со Службой в Соседстве. Они скорее союзники, что-то вроде сообщников. Служба и Штаб-Квартира – это хорошие, «наши». Есть и плохие – в Соседстве это Палата, а здесь – Погубители. Я мало что о них знаю, за исключением того, что они приложили много сил, чтобы развязать эту жуткую войну. Так вот, мистер Гудфеллоу отвез нас в свою, так сказать, резиденцию и там исцелил мою сломанную ногу.
– Щелкнув пальцами?
– Да. Примерно так. Потом мы с Крейтоном отправились дальше в Уилтшир. Я, конечно, не хотел, но он настоял, ссылаясь на то, что я его должник. Там находится переход, волшебная дверь. Она перенесла нас в Соседство. Однако с той стороны нас ждали те, плохие, и Крейтон погиб. Так я там и оказался, не имея ни малейшей возможности вернуться. Застрял, одним словом. Робинзон Крузо.
Джинджер ехал за грузовиком. Его мощные фары освещали дорогу и их машине, и наконец-то они делали не меньше тридцати миль в час.
– Правда, я хотел вернуться, чтобы внести свою лепту в войну, – продолжал Экзетер. – Но единственной возможностью вернуться сюда было найти Службу, а я не знал, это как сделать. Но когда я наконец установил с ними контакт, они не горели желанием помочь мне. На все это ушло три года. Видите ли, насчет меня существует пророчество.
Дома. Возможно, это уже Кентербери. У Смедли кружилась голова – наверное, он стукнулся, когда падал со стены. Теперь ему не будут давать каждую ночь снотворное, значит, в обозримом будущем он вряд ли выспится. В голове странно шумело.
Машина дернулась, чихнула и снова ровно заурчала.
– Что это? – встревоженно спросила Алиса.
– Ерунда, – ответил Джонс.
Скорее всего просто плохой бензин. Они окажутся в положении курицы, окруженной лисами, не так ли? Если машина заглохнет с Экзетером в пижаме и им самим с головы до ног в крови… Даже самый тупой кондуктор в автобусе не сможет не засвистеть в свой свисток.
– Вы переходите в другой мир, – объяснял Экзетер, – исполняя танец, особое сочетание мелодии, ритма и слов, происходящее на определенном месте. Мне кажется, такие перемещения не слишком-то большая редкость, поскольку узлы чаще всего совпадают со святыми местами. Вам знаком благоговейный страх в старых церквях? Это вы ощущаете то, что Служба называет «виртуальностью», хотя никто толком и не знает, что это такое. В общем, в первобытные времена, когда шаман собирал племя для священных плясок, они делали это на узле. И если они исполняли все как надо, то сильнее ощущали виртуальность. Как вы думаете, почему в церкви поют? Мне кажется, шаманы экспериментировали с ритуалом. Пробовали разные слова и движения, чтобы усилить ощущение присутствия чего-то святого или что им там казалось. И как-то днем – или скорее всего ночью – кто-то находил верное сочетание и – бац! Кларенс и Юфимия исчезли! Молодец, шаман! Попробуем еще раз в следующий четверг…
