Потом он покинул ее, чтобы вернуться в Истрис — не просто ушел. Он был уверен. Его уверенность и сила сияли жгучим темным огнем в этой тесной неосвещенной комнатке, и она не хотела, чтобы он уходил. Она боялась, ибо с его уходом оставалась совсем одна. Ей некуда будет деться от осознания того, что они наделали.
Кесар поцеловал ее и отстранил от себя, на этот раз очень ласково.
«Я вернусь. Я заберу тебя из этого каменного мешка, когда смогу, когда ты будешь в безопасности. А пока жди меня здесь».
Он поцеловал ее еще раз, поцелуем любовника, и она снова упала на простыни. Он вышел из комнаты и ушел, а она стала для него очередной победой, оставшейся позади, утратившей свою первостепенную важность. О, никто не знал этого лучше, чем она.
Для нее же...
Он превратился в исполина, заслонившего собой все ее горизонты. Она сбежала от него, но он ее настиг. Богиня Анкабека дала ему средство, поэтому свет богини померк для Вал-Нардии. Теперь в ее душе безраздельно властвовал Кесар. Его черные помыслы. Его сила. Тень поверх тени.
Как вообще могли они появиться на свет, близнецы, но воплощения совершенно противоположных принципов, да еще разного пола? Вал-Нардия — сама робость, бегущая от мира. И он — охотник, разрушитель.
Кесар был злом. Она знала это. Она знала это еще с детства. Жестокий и безжалостный, он обладал душой, в которой недоставало какой-то важной частицы.
Она так долго противилась этому — но так и не нашла никакого средства. И все же такое средство было. Она осознала это вместе с другим неумолимым осознанием.
Сначала она пыталась вести себя так, словно все течет по-прежнему. Но ее тело, которое вероломно предало ее в его руки, насмехалось над ней, довольное тем, что натворило, принявшее на себя его мету. Ибо в ее теле был ребенок. Ребенок ее брата.
Вал-Нардия решила, что совершила глупость, обратившись к жрице с Равнин. Народ Равнин очень отличался от Висов, но ничем не напоминал и расу Континента-Побратима. Он был неповторим и в своем бесстрастии безжалостен почти так же, как Кесар.
Она поднялась. В бегстве от мира она очутилась на перекрестке трусости и отваги и сама выбрала свой путь.
Она спокойно встала на скамеечку. Проведя слишком много ночей без сна, она страшно устала. Одной рукой она безразлично накинула себе на голову петлю из алого шнура, свисающую с потолочной балки.
То, что должно было случиться, пугало ее лишь самую малость. Шея у нее была очень хрупкой. Именно так окончила свои дни ее собственная мать. И точно так же, как Вал-Нардия, девочка восьми или девяти лет, обнаружила ее, войдя в комнату, кто-то другой скоро войдет в эту комнату и обнаружит Вал-Нардию.
Еле слышно вздохнув, она с необыкновенной грацией соскользнула со скамеечки.
Кесар допоздна засиделся над вином, потом прихватил с собой в спальню его остатки и ту девушку, что приносила его.
Легкий запах заболоченного озера раздражал его, как и все, что происходило этой ночью, но о чем он пока не мог узнать. Праздник Масок подарил ему занесенный кинжал, Ральднор эм Иоли помог нацелить клинок, а Наследник короля, если Джорнил остался верен себе, сам бросился на него.
Этот план начал вызревать в сознании Кесара в тот самый миг, когда Джорнил приказал ему отдать свой парадный наряд.
Люди Ральднора распустили слухи о возвращении Кесара — ложные, разумеется. Рэм, которого видели портной и девушка, предложил использовать заброшенный дом. Он сам когда-то устраивал такие засады и знал в городе несколько подходящих домов еще с тех времен, когда занимался разбоем.
Убийство совершили люди эм Иоли. Если совершили. Если все пошло по плану. Если. Вот что не давало ему покоя. Кесар обязан был сидеть здесь в неведении, и все должны были знать, что он сидит здесь в неведении. В этом-то и была вся суть.
В конце концов вино и девушка все же помогли ему расслабиться. Он провалился в глубокий сон — куда глубже, чем сердце земли, которой он владел.
И в этом сне темноту внутри его сознания вдруг разметал ураган. С криком он проснулся, и девушка схватила его за плечо.
— Это сон, мой господин, всего лишь сон, — бормотала она, пытаясь успокоить его.
— Нет, не сон, — он отпихнул ее, выскочив из постели. Она робко протянула руку, но Кесар ударил ее.
Она упала, тихонько заскулив, а он выбежал по лестнице на плоскую крышу. Там он стоял в ночи, залитой красной кровью Звезды, ощущая ее пульсацию в своей крови и глядя на темнеющий лес. Внутри у него была пустота. Словно отмер какой-то важный орган, а он все равно продолжал жить.
Он не знал, что это такое, но постепенно, насилуя себя, выдрал это ощущение из своего сознания. И отшвырнул прочь. И еще дальше...
Когда он вернулся, девушка так и лежала, распластавшись по полу.
— Иди сюда, — приказал он. — Ты была права. Это всего лишь сон.
Она подползла обратно к кровати и ласкала его до тех пор, пока он не захотел ее. Взяв ее, Кесар снова заснул, а Беринда свернулась в клубок, как кошка, прижимаясь к его спине с улыбкой ребенка, получившего прощение.
В синих сумерках, более не окрашенных Застис, мелькали руки мага, испуская потоки света. В неглубокой чаше поблескивали белые кости недавно убитого животного. За окном над бухтой висели звезды. На самой высокой дворцовой крыше тоже дымилась звезда, ужасный маяк для всего Истриса — погребальный костер в честь покойника королевской крови, горевший, по обычаю Шансара, уже больше месяца.
— Ну? — проскрежетал наконец Сузамун. — Что ты видишь?
Личный маг Сузамуна поднял голову, и таинственное мерцание вокруг костей померкло.
— Вы мудро поступили, мой король, вызвав его из Ксаи.
— В самом деле? Эту мысль подал мне мой совет. Черные народы, желтые народы... Наш маленький герой сделался знаменитостью. Мой Вис не очень-то переживает по поводу своего изгнания. И эти слухи, будто я пытался убить его, да еще дважды — сначала в Тьисе, а теперь здесь, в столице, но мои убийцы по ошибке напали на моего собственного наследника... Клянусь Ашарой! Это здешние мерзавцы, черный и коричневый сброд, напились и убили его, моего мальчика, узнав его даже в этих проклятых краденых одеждах. Или, может быть, Вольные закорианцы. Лазутчики, которые решили отомстить Кесару и ошиблись... — его голос сорвался. Сузамун действительно оплакивал сына, однако делал это в тайне от всех. Глаза его были сухи, но когда ему доставили тело, он в ярости разрыдался. Помимо всего прочего, Джорнил был символом неколебимости шансарского владычества в Кармиссе, продолжением династии королей-завоевателей. Теперь старшему из законных наследников Сузамуна было всего семь лет. Прочие были бастардами-полукровками или дочерями. Бесполезными.
