Вот сейчас Волькша выхватит первый из ножей и запустит его зверю в глаз. От этого кабан рассвирепеет еще больше, но на несколько мгновений перестанет видеть даже собственные клыки. При этом ноги будут продолжать нести его вперед. В этот миг Волькша окажется сбоку от секача. И тут он метнет второй нож, целясь под лопатку. Если клинок не отскочит от ребра, то воткнется зверю в самое сердце. Тот сделает еще десяток прыжков и окажется возле ратников. Люди либо отскочат в сторону, либо захотят прикончить дикого борова. Так или иначе, но они отвлекутся, и у Годиновича появится случай выскочить из их окружения. А там уж как Доля улыбнется.
«Я увидел смерть этого кабана…» – обрадовался Волькша, выхватывая из-за пояса метательные ножи.
Первый из даннских клинков не подвел. Его острие глубоко вошло секачу в зеницу. Тот страшно завизжал. Вскинул голову и замотал ею из стороны в сторону, точно пытаясь вытряхнуть нож из глазницы, при этом, как и предвидел Волькша, продолжая нестись вперед. Годинович попытался отскочить в сторону, но его ноги не были способны на ту же прыть, которую выказывал вепрь. Зверь чуть не задел Волкана клыками. Но в последнее мгновение венед все же умудрился вонзить второй нож кабану под лопатку. Лезвие скользнуло было по кости, но потом вошло в тушу по самую рукоятку. Волькша едва успел отпустить нож, как зверь понесся дальше.
Часть воинов, обступавших поле схватки плотным кольцом, решили убраться прочь с дороги обезумевшего от боли секача, другие, напротив, поспешили принять его на копья. Но и те, и другие были всецело увлечены скачками и выкрутасами раненого зверя.
Волькша бросился вслед за кабаном.
Сразу несколько копейных жал вонзились в шею и бока вепря, но он продолжал трепыхаться.
– Еще! Бейте еще! – вопили дружинники в охотничьем раже.
И в это мгновение Волькша оказался возле вепря. Он вспрыгнул кабану на спину, оттолкнулся от загривка и перемахнул через одного из охотников. Как ни тщедушен был венед, ноги вепря подогнулись, и так, что люди с копьями невольно подались вперед и вниз и перепрыгнуть через рослого дружинника стало проще. Приземлился Волкан неудачно. Не будь ратари так увлечены борьбой со зверем, копье любого из них пригвоздило бы его к земле, раньше, чем он успел бы подняться на ноги. Но Доля улыбнулась Годиновичу во всю свою белозубую ширь, и он сумел вскочить и помчаться вглубь зарослей до того, как дружинники сообразили, что к чему.
Замелькали ровные, как на подбор, клены священной рощи. Гордые обводы свейских драккаров стали видны меж стволов.
– К оружию! Все к оружию! – закричал Волькша, едва только смог надеяться, что его голос будет услышан варягами.
Свеи повскакивали с мест, хватая щиты и топоры.
Когда Кнутнев выбежал из-за деревьев, все манскапы были уже на ногах и тревожно смотрели в сторону Троеручия.
– Кто там? Сколько? – обрушились на Годиновича вопросы шеппарей.
– Не… не… знаю… – запыхавшись от быстрого бега, хрипел Варглоб. – Может, дюжина… может, больше… десятков. Дюжина десятков… – ответил он на недоуменные взгляды мореходов. – Шли в строю… С оружием на изготовку…
– Копейщики, веред! – заорал Хрольф. – Стрелки, занять места на драккарах! Мечники, вторым рядом! Щиты поднять!
Уговаривать шёрёвернов не пришлось. В считаные мгновения боевой порядок был выстроен.
– Далеко ты их видел? – спросил у Волькши Густав.
– Может, две сотни шагов, может, больше, – ответил Волькша, зачерпывая пригоршню Родной Земли из заветного мешочка.
– Что же их тогда нет? – удивлялись шеппари. – Ползком они пластаются, что ли?
– Не знам… – вместе с ними озадачился Варглоб.
И в этот миг из-за стволов священных кленов с проворством белок начали выскакивать вражеские лучники. Их луки были туго натянуты, но ни одна стрела не запела над полем брани. Стрелки точно ждали чьего-то приказа.
Но тут из-за самого толстого дерева раздался заразительный, переливчатый смех. Так мог смеяться только озорник, чья шутка удалась даже больше, чем он ожидал.
– Гастинг! Это я – Кнуб! – раздался высокий голос ярла Хедебю. – Прикажи своим людям опустить оружие! – попросил толстяк, выходя из-за клена. Все его огромное тело колыхалось от задорного хохота.
– Парни, мы не будем пленить этих людей! – крикнул он своим дружинникам. – Это я сказал так для тех собак, что доносят обо всех моих шагах тугодуму Хареку! На самом деле мы вместе с ними сплаваем пошарить под юбками у бабенок Хавре! Мы возьмем богатую добычу! Как вам это, парни?
Скрипнули, расслабляясь, луки. Из-за деревьев показывались прочие ратники Кнуба. Вид у них был озадаченный. К тому, что их ярл изрядный шутник, они, конечно, привыкли. Но им было не под силу вот так сразу осознать, что погоня за разорителем Хохендорфа была устроена для отвода глаз, а на поверку их толстый форинг решил половить рыбу в мутной воде той неразберихи, что творится в подданных городцах Харека.
– Так как вам, парни? Сходим в славный поход вместе с этими знатными гуляками с Бирки? – вопрошал их Кнуб.
– Йахо! – нестройными голосами ответили дружинники и ударили в щиты.
– Йахо! – ответили шёрёверны, отдавая должное грубоватой шутке ярла Хедебю.
– Где твои драккары, ярл? – сквозь зубы спросил Хрольф.
– Известно где, – сияя лучезарной улыбкой, ответил Кнуб. – С западной стороны. Даннские суда завсегда Фризские острова с моря обходят. От фризов испокон веку можно всяких подвохов и гадостей ждать.
– А что за Локки дернул тебя устроить весь этот переполох? Это ведь был твой драккар, который на заре забредал в эту шхеру, а потом удрал, как заяц от волчьего логова? Чего ради ты поперся через остров пешком, да еще и с оружием на изготовку? – покусывая ус, спрашивал у ярла племянник Неистового Эрланда. Он был одним из немногих, кому шутка данна пришлась не по вкусу.
– Гастинг, милый человек, – ухмылялся толстяк, – должен же я был проверить, что за сброд ты набрал для похода на Овсяный залив.
– Для этого ты собирался напасть на нас внезапно? – хмурился племянник Неистового Эрланда.
– А как еще проверить твоих бойцов? Только в бою.
– Выходит, что если бы ты застал нас спящими, то начал бы… вязать путами? – с холодком в голосе спросил Хрольф.
– Кто в походе позволяет застать себя врасплох, достоин овечьей судьбы, – уклончиво ответил Кнуб. – Да не хмурься ты, Гастинг. Твои шёрёверны оказались намного лучше, чем я о них думал. Клянусь сердцем моей матери.
Сторешеппарь не ведал, жива ли еще мать Кнуба, но не внять такой торжественной клятве он не мог. Как-никак, а эти слова произнес ярл самого богатого торжища на всем Восточном море. С чего бы ему льстить какому-то сыну бонде, волею Судьбы ставшему шеппарем…
