Ознакомительная версия.
Что мне делать? Сейчас, если я ничего не сделаю, они узнают все, что я думал и чувствовал последнюю неделю. Они поймут, что я умею не только делать деньги из ничего, но и убивать людей. А еще они поймут, что вирус «Ниндзя» в их закрытой сети завелся вовсе не из-за ошибки администратора. Какой вывод они сделают из всего этого? Я вспомнил фильм про девочку, которая умела воспламенять взглядом, и решил, что они не сделают никакого вывода. Потому что я уже сформулировал приказ. Я отдал приказ, и мне показалось, что вокруг моей головы появился темный нимб, который стал быстро расширяться во все стороны, причем, чем дальше уходили его края, тем бледнее он становился. Когда нимб достиг в диаметре нескольких метров, он бесследно растаял. Я расслабился и стал ждать, что будет дальше. Ждать пришлось недолго.
Шлем отъехал назад, и я снова стал видеть и слышать. Лампа дневного света под потолком, раньше казавшаяся не особенно яркой, теперь ослепила меня. Я начал моргать и жмуриться. От яркого света на глазах выступили слезы, хотелось утереть их рукой, но руки были привязаны. Я прислушался к разговору.
– Ни хрена себе! – голос одного из амбалов.
– Ты уверен? – это Царьков спрашивает молодого человека, похожего на хакера.
– В чем тут можно быть уверенным? – это оправдывается вышеупомянутый молодой человек. – Управление «Ф» так и не дало нам полный отчет о том случае. Я не знаю, что именно у них случилось, может, там было совсем другое. Все, что я знаю – это то, что, когда под ментоскопом допрашивали Эль Янтара, томограф вышел из строя при первоначальной настройке. То есть, сразу же после включения. Здесь та же самая хрень.
– Сколько времени нужно, чтобы починить этот гроб?
– Если не придется ничего менять по-крупному, часов пять-семь.
– А если придется?
– Несколько дней, может быть, неделю. А то и месяц, если на складе не окажется нужных деталей.
Царьков нецензурно выругался. Он подошел ко мне, оперся руками на подлокотники кресла и вплотную приблизил свое лицо к моему. Его лицо было перекошено от злости и ненависти. Да, я не ошибся, от ненависти. Он сказал:
– Что, парень, думаешь, ты самый умный? Что в спецслужбах одни дураки работают? Что мы не знаем, что «Аль-Адха» умеет противостоять нейронному сканированию? Сейчас ты мне все расскажешь. Когда ты был завербован?
– Чего? – я искренне удивился и тут же получил смачную пощечину.
– Все! Игры кончились. Не хочешь говорить по-хорошему, будем по-плохому. Когда был завербован?
Еще одна пощечина. На этот раз я попытался закрыться рукой, но мои руки намертво прикреплены к подлокотникам. Во мне вспыхнуло бешенство.
– Пошел на ***! – крикнул я. – Я ничего не знаю ни об «Аль-Адха», ни о… Я получил еще один удар в лицо. Кто-то из амбалов посоветовал Царькову:
– Зуб не выбей, а то придется отмазываться. Я отчаянно выкрикнул:
– Еще один удар и ты труп! Царьков рассмеялся.
– Говори!
– Я никогда не был завербован! Я вообще не завербован! Мне наплевать на ваши глупые игры, я ничего не знаю об «Аль-Адха», я не умею ломать ментоскопы. Я обычный российский студент…
Еще один удар, теперь уже кулаком. Мой левый глаз начал заплывать. Я яростно завопил:
– Ну все, *****, ************! – и включил насос. Царьков уменьшился, отдалился, стал прозрачным и исчез. В комнате воцарилась тишина.
Растрепанный молодой человек и два амбала выглядели точь-в-точь, как зрители в кинотеатре. Судя по их лицам, они смотрели фильм ужасов. Амбал, сидевший в середине, пробормотал что-то нецензурное. Я отдал приказ, и защелки кресла сами собой раскрылись. Я встал и понял, что тело сильно затекло. Я потянулся, и это привело зрителей в ужас. Молодой человек сделал неуловимое движение, амбалы вздрогнули, синхронно потянулись к подмышечным кобурам, переглянулись и остались на месте. Я не понял, что произошло, но это, кажется, уже неважно.
Я повернулся и пошел к двери. Никто не пытался меня остановить. Я подошел к двери и вспомнил, что просто так она не откроется. Я обернулся и сказал:
– Откройте.
Молодой человек медленно ответил, кажется, он боится делать резкие движения даже голосом:
– Дверь заблокирована. В здании тревога. Вам не уйти.
Я усмехнулся. Забавно, что он обратился ко мне на «вы». Как мало надо сделать, чтобы тебя начали уважать – всего лишь убить человека на глазах у собеседника.
Я сел обратно в кресло, из которого так хотел вырваться минуту назад. Я спросил:
– Ну и что будет дальше?
Мои собеседники промолчали. Судя по тому, как они одновременно отвели взгляд, у них предусмотрена какая-то стандартная процедура на этот случай. Например, в комнату подается усыпляющий газ. Я решил, что не буду проверять, верно ли это предположение. Я телепортировался.
Секунду назад я сидел в подвале ФР, и вот мир расплылся, краски выцвели, все стало однотонно-серым, белесые огоньки, черные пятна, все колышется, вращается и переливается. Я знаю, что это место называется «центр вечности», но я не знаю, откуда я это знаю. Я успел подумать, что не указал точку назначения, но сквозь ускользающую сероту уже проступили краски реального мира. Я сразу узнал, где нахожусь – я стоял посреди своей комнаты.
Мир еще не успел обрести все многоцветье, а я уже понял, что в интерьере моей комнаты кое-что неправильно. Незнакомый мужчина сидел на корточках перед моим письменным столом и с явным любопытством заглядывал в выдвинутый нижний ящик. Он не видел меня, он сидел спиной ко мне, и я не видел его лица, но во всей его позе было нечто такое, будто он не роется в чужом столе, а выковыривает алмазы из стен шахты, больше всего на свете боясь расколоть очередной извлекаемый камень. Я оглянулся.
На стуле у противоположной стены сидел Женька – мой сосед, музыкант из оркестра детского театра. Он глядел на меня и глупо моргал, как лягушка в рекламе средства для улучшения пищеварения. В дверном проеме, прислонившись плечом к косяку, стоял мой отец. Я успел уловить смену выражений на его лице – вначале печально-потерянное удивление, затем внезапный и невидимый бросок адреналина в кровь, и вот передо мной совсем другой человек. Два быстрых взгляда налево и направо, затем неуловимый жест рукой. Этот жест явно обращен ко мне и означать он может только одно – немедленно возвращайся, откуда пришел. Одновременно плечо отделяется от косяка, туловище приобретает вертикальное положение, ноги слегка сгибаются в коленях, руки обманчиво расслабляются – он что, собрался драться с ментами? Я знаю, он меня любит, любой нормальный отец любит своего сына, и я помню, что он раньше имел какой-то пояс у-шу, но драться с ментами? Из-за меня? Он же уверен, что я совершил преступление, менты обязаны были показать ему ордер, он знает, что меня обвиняют в преступлении первой степени. И, в любом случае, если твоего сына повязали менты, пусть даже и ни за что, каждый знает, что бороться за родную кровиночку надо не так – нанять адвокатов, напрячь старые связи среди многозвездных генералов, в конце концов, дать взятку кому надо. Но эта боевая стойка… знающему человеку просто невозможно не узнать ее.
Ознакомительная версия.
