— Вот этот… этот! — залепетал Каширский, беспомощно хватаясь руками за воздух. — Я знаю, кто он…
— И кто же? — спросил князь, с некоторым удивлением глядя на корчащегося Каширского.
Но тот не успел ответить, так как «второй» Длиннорукий вдруг стал резко худеть и увеличиваться в росте, а его черты начали меняться прямо на глазах у изумленных зрителей.
— Да, ты прав, Каширский, — презрительно заговорил он, окончательно приняв другой облик, — я Чумичка. Вы убили Василия, можете убить и меня, но ваше время истекло. Не я, так другой прикончит все это вурдалачье царство!
— Велите казнить его, Ваше Превосходительство, — злобно забормотал Каширский, тщетно пытаясь подняться с пола. — Велите его расстрелять, повесить, утопить…
— Тебя не спросили, — презрительно бросил князь Григорий. — Нет, я его заставлю послужить на благо себе. Он ведь настоящий чародей, как я вижу, не то что некоторые. — И, обратившись к Чумичке, спросил: — Ну как, пойдешь ко мне на службу?
— Никогда, — тихо, но твердо ответил Чумичка.
— Ну что ж, я тебя не неволю, — через силу усмехнулся князь. — У тебя будет время обдумать мое предложение. Отведите его у темницу и глаз не спускайте!
Охранники тут же подскочили к Чумичке и, не дав ему даже пошевелиться, схватили под руки и вывели прочь.
— Вон, — негромко сказал князь Каширскому, — и постарайся не попадаться мне на глаза, покамест не позову.
Каширский, радуясь, что так легко отделался, попытался встать, но, не сумев, на четвереньках пополз к двери.
Когда горе-чародей столь нелицеприятным образом покинул княжеские апартаменты, «настоящий» Длиннорукий, кряхтя, встал с пола:
— Ну что, князь Григорий, убедился теперь, что я — это я?
— А бес тебя знает, может, и ты тоже — не ты, — проворчал князь Григорий. — Ну ладно, отправляйся на конюшню.
— На конюшню? — изумился Длиннорукий.
— А то куда же? Ты ведь туда так рвался. Хотя нет, на конюшню рвался тот, самозванец. Но ты однако же туда сходи.
— Для чего?
— Найдешь там некоего Петровича, душегуба и лиходея. Познакомишься с ним, а завтра я отправлю вас обоих на важное задание.
— Вот это по мне, — обрадовался Длиннорукий. — А что за задание?
— Его тебе расскажет барон Альберт, — поморщился Григорий от накатившей головной боли. — А сейчас оставь меня. — Но, когда Длиннорукий достиг двери, негромко добавил: — А монетку верни!
Едва Длиннорукий, опечаленный расставанием с монеткой, кланяясь покинул кабинет, князь Григорий стиснул голову руками и чуть слышно пробормотал:
— Кажется, все к лучшему. Боярин Василий мертв, Чумичка в темнице… Только бы эта боль прошла поскорее. И скорее бы этот день прошел…
x x xАлександр подавленно молчал, сидя в глубоком кресле. Молчала и Надя. Она понимала, что если король пригласил ее к себе в покои, то собирается что-то сказать. Поэтому Чаликова терпеливо ждала.
— Вот и Уильям куда-то запропал, — после долгого молчания тихо проговорил Александр.
— Надеюсь, Ваше Величество, что он не стал добычей людоеда, -позволила себе пошутить Надя. Однако Его Величество был настроен куда серьезнее.
— Как жаль, — вздохнул он, — еще несколько дней, и она была бы спасена.
— Кто, донна Клара? — удивленно переспросила Надя.
— Да. Теперь этого можно не скрывать, хотя я прошу вас особо не распространяться — огласка тут совершенно ни к чему. Но вам я скажу -вдруг это поможет установить истину.
— Значит, донна Клара носила в себе какую-то тайну? — понизила голос Чаликова.
— Эта женщина пребывала здесь под именем известной гишпанской стихотворицы не столько по нашему давнему обычаю, сколько потому что должна была таить собственное имя.
— Если не секрет, Ваше Величество, от кого она скрывалась?
— От князя Григория. Как вам, вероятно, известно, земля Белой Пущи разделена между князьями и боярами, многие из которых — потомки тех, кто уцелел от Шушковских времен.
— Как, разве там не упыри заправляют? — удивилась Надя.
— Заправляют, конечно, упыри, — согласился Александр, — но делают это не напрямую. A для видимости в Белой Пуще даже существует не больше не меньше как Боярская Дума. Это чтобы иметь дело с иноземными правителями, которые прекрасно знают, кто в Пуще хозяин, но вступать в прямые сношения с упырями им вроде как бы неприлично, а с боярами — совсем другое дело, даром что эти бояре пляшут под вурдалачью дудку.
— Надо же, а я и не знала! — покачала головой Чаликова.
— Князь Григорий — очень умный… чуть было не сказал «человек», -продолжал король. — Очень умный правитель. Или, скорее, хитрый. Он прекрасно понимает, что чисто по-человечески народу легче подчиняться не упырям, а своим же помещикам. Но не дай бог кому-то хоть в чем-то отойти от воли князя Григория — и в одну прекрасную ночь вся помещичья семья исчезнет без следа, а в усадьбе появится новый барин, более послушный. И не дай господь кому-то из селян залюбопытствовать, куда девались прежние хозяева!
— Значит, донна Клара…
— Донна Клара — это дочка одного из таких помещиков. К счастью, в ту ночь, когда исчезла ее семья, ее самой в усадьбе не было. Уж не знаю, каким чудом ей удалось добраться до моего замка, но отказать ей в приюте я никак не мог. Конечно же, я прекрасно понимал, что здесь она не может быть в полной безопасности, и собирался переправить в одно из соседних княжеств, менее зависимых от Белой Пущи, где она могла бы жить даже под своим настоящим именем, но увы — тут пошел дождь, замок затопило…
— То есть вы, Ваше Величество, полагаете, что донна Клара стала жертвой агентов князя Григория? — спросила Чаликова.
— Я мог бы так полагать, если бы не первые два случая, — вздохнул король. — Но Касьян — это обычный сельчанин, хотя и одаренный несомненным поэтическим даром. A вот Диоген…
— Я так чувствую, что он тоже не совсем Диоген, — осторожно заметила Надя.
— Вы правы, — согласился Александр, — хотя тут совсем другой случай. Я не вдавался в подробности, но он — уроженец Кислоярского царства. Начитавшись книжек заморских философов, он стал проповедовать мысли, отличные от принятых в Царь-Городе представлений о сущности христианства вообще и православия в частности. И тем самым настолько, как вы выражаетесь, «достал» царь-городских церковников, что те чуть было не отправили его на костер.
— Неужели царь Дормидонт допустил бы такое изуверство?
— Брат Дормидонт по своей доброте и незлобивости решил как бы опередить церковников и сослал его в один из монастырей на покаяние. Ему бы сидеть там тихо, а он бежал из обители, вернулся в столицу и продолжал свои еретические выходки пуще прежнего. Как-то раз даже встал на четвереньки перед входом в храм Ампилия Блаженного и, изображая собаку, лаял на прихожан и хватал служителей церкви за рясы. Уж не знаю, что он хотел этим сказать, но после того случая его схватили и бросили в темницу на две седмицы и еще один день. Тогда уж он понял, что житья в Царь-Городе ему не будет, и бежал сюда. Ну, я ему предоставил кров и скромное пропитание, но с условием, чтобы никаких выходок. И он эти условия соблюдал, только порой очень уж вином злоупотреблял, да тут уж чего поделаешь… Я даже подумал, что в его гибели повинны царь-городские церковники, но теперь видно, что тут все иначе.
