Кейт обняла девочку.
— Прости. Прости, что тебе приходится испытывать все это. Алви прижалась к ней.
— Мой отец будет здесь сегодня вечером. И тогда тебе придется убить его, так?
Кейт опустилась на колено, чтобы посмотреть девочке в глаза.
— Я не могу пообещать тебе, что не стану убивать его. Он лишил жизни моего друга и теперь хочет разделаться со всеми нами. Если мне нужно будет убить его, чтобы защитить всех нас, я это сделаю. — Она прикоснулась к руке Алви. — Но если у меня будет возможность остановить его словами, а не силой, обещаю тебе, что поступлю именно так.
— Можешь не обещать.
— Тем не менее я обещаю тебе. Я не знаю, как сложатся отношения между тобой и отцом, но сделаю все, чтобы ты получила возможность выяснить это.
Алви резко кивнула, потом отвернулась и побежала к дому. Элси закашлялась, Кейт поднялась и посмотрела на сестру.
— И ты можешь обещать сохранить жизнь этому убийце, этому чудовищу, и к тому же Сабиру, которого боится даже твой Ри?
— Мои руки уже по локоть в крови. Я не стану добиваться его смерти. Но я не давала обещания оставить Криспина в живых. Я просто обещала победить его, не убивая. В этом вся разница.
— Разница может стоить наших с тобой жизней. Если ты будешь сражаться, думая лишь о том, как победить врага, не убивая его, а он будет стремиться уничтожить тебя, преимущество окажется на его стороне.
— По-твоему, я должна была сказать девочке: да, я собираюсь убить твоего отца?
— Мне не важно, что ты скажешь ей. Солги, если необходимо. Она считает, что ты сохранишь Криспину жизнь, и этого достаточно. Когда он явится сюда, убей его и скажи, что у тебя не было другого выхода.
— Если ты так алчешь крови, — усмехнулась Кейт, — можешь убить его собственными руками, Элси. Проткни его мечом, ощути капли горячей крови на своей коже, попробуй ее на вкус губами. Вдохни вонь содержимого кишок и мочевого пузыря, когда они опорожнятся. Посмотри в глаза умирающего, у которого ты отняла жизнь.
Говоря это, она неотрывно смотрела на сестру. Когда на лице Элси появилась гримаса отвращения, Кейт умолкла.
— Тебе не понравилось мое предложение, Элси? Та отвернулась в сторону:
— Он должен умереть.
— Возможно, и так. Но меня удивляет твоя готовность осудить его на смерть, притом что сама ты не хочешь стать его палачом.
Элси, все так же не глядя на нее, ответила:
— Я мать. Я не убийца.
Кейт обошла вокруг сестры, чтобы заглянуть ей в глаза, и когда та вновь попыталась отвернуться, удержала лицо ее руками.
— А я — убийца, Элси. Становясь Карнеей, я охочусь, чтобы добыть себе пищу, и рву ее когтями и зубами. Я убивала людей, которые пытались убить меня. А теперь, чтобы спасти остатки своей Семьи, я погубила половину жителей величайшего города мира.
— Тебе неизвестно, сколько их погибло, может, и не половина…
— Да. Неизвестно, — сохраняя спокойствие в голосе, ответила Кейт. — Все небо почернело от пепла людей, умерших по моей вине, но я не спускалась в город и не считала трупы. Элси, дослушай меня до конца. Чтобы хоть как-то примириться с самой с собой, чтобы продолжать жить, чтобы сохранить собственный разум… мне придется предоставить отцу этой девочки, которая стала моим другом, возможность спасти свою жизнь.
— Он чудовище.
— Он любит свою дочь.
— Ты не можешь знать этого.
Кейт по-прежнему могла прикоснуться к воспоминаниям Криспина, когда позволяла себе углубиться в этот закоулок своего разума; она знала все, что было известно ему, знала и то, что он когда-либо чувствовал. Но в кошмарном месиве зла и грязи, наполнявших его мысли, все-таки можно было отыскать один-единственный просвет, где слышалось дыхание надежды, веры во что-то хорошее. И чувства эти были связаны с его дочерью. Эту сторону своей жизни Криспин держал в секрете, оберегал ее от чужих глаз, старался не замутить. Чистота эта обитала в недрах его существа словно призрак, оплакивающий ставшую на тропу зла душу Криспина. Само присутствие ее в нем бросало Кейт в дрожь, потрясало, заставляло гадать, что случится, когда дверь откроется и реальная, а не сотканная из воспоминаний дочь войдет в этот светлый покой, который соорудил для нее отец. Родится ли из этой встречи добро или наружу неудержимым потоком выхлестнется зло? Сумеет ли крошечный лоскуток любви впитать целое море ненависти?
— Но я знаю, — ответила Кейт, не желая вдаваться в подробности.
— Ты все равно сделаешь все по-своему, — с горечью сказала Элси. — И вероятно, все мы умрем из-за твоей прихоти. Только у наших погребальных костров некому будет молиться… никто не оплачет нашу смерть.
Она повернулась и пошла назад — к башне, в которой находилась лестница, ведущая наверх стены. Кейт недолго задержалась, глядя вслед сестре, а затем тоже направилась к дому. Вместе с Дугхаллом и Яном следовало продумать оборону Дома, а времени на это оставалось немного.
В Хеймаре не было улицы шире, чем похожая на грязную реку Прибрежная, не было никаких мощеных дорог, тротуаров, да и просто приятных глазу местечек, где грязь уступала бы место твердой дороге или скошенной траве. Весь город казался огромным свинарником; похоже, никто здесь не задумывался над тем, что нужно сделать, чтобы люди могли ходить, не утопая в вонючей жиже, и тем более никто не собирался ничего менять.
Разглядывая корабли, Ри, Янф и Джейм шагали по грязи от одного конца гавани к другому. Большинство парусников, стоявших на якорях чуть вдалеке от пристани, можно было назвать кораблями-бродягами, скитающимися от одной гавани, где удавалось загрузиться товаром, до другой — той, где его купят. Такие корабли возили и переселенцев, уезжавших из плотно обжитых центральных районов Иберы, — подальше от бедной выветренной почвы ее северных земель, от бесконечных запросов и нужд Калимекки, жемчужины цивилизации. Стояли в гавани и суда работорговцев, доставившие новых работников для владельцев поместий на Новых Территориях. Те из рабов, кто не найдет здесь хозяев, будут отправлены в осваиваемые земли Галвейгии, Новой Касперы или Сабиренского перешейка — рубить лес, добывать руду и драгоценные камни. Лишь на одном корабле был поднят посольский флаг, принадлежавший Семейству Масшенков, — знамя Брельста, места наибольшей концентрации власти этой Семьи. По большей части стоявшие на якорях суда были вполне способны преодолеть кроткое нравом Дельвианское море, но Брежианский океан, повторив подвиг «Кречета», смогли бы лишь единицы.
Подходящий экземпляр обнаружился у западной оконечности бухты — отличный корабль сабиренской работы, трехмачтовый красавец, свежевыкрашенный в цвета морской волны и синего неба, самыми дорогими из красок, сверкающий медью, блистающий парусами, сшитыми, как наметанным глазом определил Ри, из шелка, и отливающий свежей позолотой на носовой фигуре в виде кречета. Декоративная раскраска мачт, палубных надстроек и бортов говорила о времени, проведенном в Вархиисе, среди народа Ко Патос, известного своей ловкостью в работе с деревом, ибо сабиренские корабли традиционно избегали окрашивания судов, предпочитая красоту естественной структуры дерева, подчеркнутую ручной полировкой. Корабль этот являл собой воплощенное противоречие: у него не было ни названия, ни флага, хотя облик судна свидетельствовал о богатстве, достойном королей. Разодетый в шелка и бархат экипаж состоял как из людей, так и из Увечных. Дорогие одеяния смотрелись на моряках иначе, чем на людях привычных к богатству, скорее свидетельствуя о том, что богатство свалилось на них внезапно… Создавалось впечатление, что, раздобыв где-то внушительную сумму, они скупили все яркое и дорогое, что подвернулось под руку, не имея никакого понятия о вкусе и стиле.
