Он смеялся. У него было азартное, сияющее, вдохновенное лицо – как у игрока, ощутившего за карточным столом покровительственное прикосновение судьбы. Доминика вдруг в ужасе поняла, что сейчас он разожмет руки…
Дерево плавно выпрямилось, опустив корни, как и подобает, вниз. Лив подтянулся, поставил ногу на развилку, уместился между сучьями удобно и естественно, как книга на знакомой полке. Помахал Доминике рукой; она вдруг увидела, что земля гораздо ближе, чем была минуту назад, и продолжает приближаться. Мелькнули перекрещенные дороги, потом светлый прямоугольник поля – и потянулся лес, сперва редкий, потом все более густой, без полян и просек, мрачный непроходимый лес с красными верхушками, подсвеченными заходящим солнцем.
Лив стоял теперь, обхватив руками ствол. Смотрел вниз. Верхушки елок мелькали под самыми корнями несущегося дерева; иногда особенно высокая верхушка задевала за длинный корень, и летающее дерево опасно тряслось.
Доминика совсем отчаялась, когда дерево вдруг резко нырнуло в лес. Стволы неслись по обе стороны, сливаясь в один непроходимый забор. Ветер стал тише и теплее, в нем обозначились запахи. От сильного толчка Доминика стукнулась головой о ветку и едва не прикусила язык; в следующую секунду стало ясно, что дерево не летит, а бежит по лесу, причем бежит по прямой, неведомым образом избегая столкновения.
Движение становилось медленнее с каждым взмахом корней.
Дерево качнулось – и остановилось. В ту же секунду в лесу стало почти совсем темно – вероятно, за невидимым горизонтом наконец-то угомонилось солнце.
Доминика обвисла на ветвях, как мертвая русалка. Капюшон Лива закрыл ее лицо до подбородка; как хорошо было бы на секунду заснуть – очнуться в постели, в чистоте и тепле, и в безопасности, святая добродетель, в безопасности!
Дерево стояло, подрагивая, похрустывая, покачиваясь. Стояло, хотя Доминика на его месте давно уже повалилась бы набок, сделавшись добычей плотника.
– Госпожа Доминика, мы на месте… Между вами и вашим наследством остались сущие пустяки. Давайте-ка руку…
– Привет, Зубастик, – сказал сухой незнакомый голос, который Доминика – она была в этом уверена! – уже когда-то слышала.
Она вздрогнула и откинула с лица тяжелый Ливов капюшон.
Бывшее летающее дерево стояло перед каменным крыльцом большого, зловещего с виду строения, похожего одновременно на руины и новостройку. С верхней ступеньки крыльца смотрел человек – смотрел, по счастью, на колдуна, а на не на Доминику. Человек был среднего роста, и Доминика могла поклясться, что борода у него с проседью и на правой руке нет мизинца.
– Ты испоганил мне аллею, Зубастик.
– Привет, Рерт. – Лив расстегнул ремень, удерживавший безвольную Доминику от падения. – Мы нуждаемся в ужине, отдыхе, неторопливой беседе.
– Кто это «мы»?
– Твой старый друг и прекрасная девушка трудной судьбы… Доминика, разжимайте-ка пальцы. Мы уже прилетели.
Дерево, кажется, вздохнуло, стряхнув с себя ездоков.
В полутьме – после заката в лесу наступили глухие сумерки – Доминике удалось разглядеть два идеально ровных ряда елей, образовывавших узкую аллею. Аллея брала начало от каменного крыльца; конец ее терялся в темноте.
* * *
Ключ лежал на кожаной скатерти, делавшей стол похожим на огромную книгу. Стальные грифоны тускло поблескивали глазами. Хищно и остро топорщилась бородка.
– Зачем тебе это нужно, Зубастик? – Рерт прошелся вокруг стола, заложив руки за спину.
– У меня есть имя, Рерт. Оно мне нравится.
Хозяин дома наконец-то угнездился в кресле. Своды потолка нависали над его головой, как обрывки каменной бахромы. В углу журчал, перекатываясь с камня на камень, ручеек, тонул в миниатюрном озерце. Поверхность озерца время от времени беспокоил всплесками большой рыбий хвост; жилище колдуна Рерта походило на пещеру. Удобную, теплую, жилую пещеру.
Лив помещался за маленьким столом у камина – пальцы его привычно крошили хлеб. Доминика, усаженная на покрытую шкурами скамью, массировала запястья и боролась со слабостью.
– Хорошо. – Беспалый колдун ухмыльнулся. – Хорошо… Зачем тебе это надо, Лив?
– Дружище Рерт, разве это имеет значение?
Рерт глянул на Доминику. Оглядел ее с ног до головы (святая добродетель! На кого же она похожа после безумного полета на дереве?!), щепоткой подергал себя за седеющую бороду.
– Благородная госпожа… Как вы думаете – зачем этот совершенно чужой вам человек тратит время, силы… Рискует, между прочим… Зачем?
– У него есть свой резон, – хрипло сказала Доминика.
– Какой же?
Доминика посмотрела на Лива. Тот развел руками, всем своим видом показывая: чего только не делает с людьми любопытство.
– Спросите у него, – порекомендовала Рерту Доминика. – Пусть он сам скажет.
Рерт снова поднялся, прошелся по комнате; зачерпнул воды из озерца, выпил, умылся. Подошел к камину; остановился перед сидящим Ливом, снова заложил руки за спину:
– Зубастик… У тебя свои принципы, но у меня – свои. Я не дразню тебя Мизераклем, но и ты не вправе требовать, чтобы я изменил однажды принятое решение. Это понятно?
– Вполне. – Лив кончиком пальца расставлял крошки на столе.
Рерт почему-то разозлился. Качнулся с пятки на носок и обратно:
– Этот ключ не имеет скважины! Его давно пора перековать на что-то полезное – на шило, например… Если его не перекуют на шило – он так и останется бесполезным хламом до скончания веков!
– Если ты не вернешь ему человеческий облик, – вполголоса добавил Лив.
Рерт подошел к нему вплотную, наклонился, тяжело опираясь на стол ладонями, задышал в лицо:
– Я не верну ему человеческий облик, Лив.
Лив наконец-то оторвался от созерцания крошек:
– А если я попрошу?
– А ты не проси, – сказал Рерт еле слышно. – Соарен наступает тебе на пятки… Не проси, Зубастик… – И добавил фразу, которую Доминика не расслышала.
Лив приподнял брови. Рерт резко выпрямился, отошел в угол, в темноту; Доминика слышала, как он звенит посудой и шелестит страницами, по-видимому, книги.
– Одна деталь, от которой зависит многое, – пробормотал Лив, разглядывая крошки. – Скажи мне, Рерт… Скажи мне, сколько лет этому ключу? Как давно он в последний раз разговаривал с тобой?
– Четыре года, – сказал беспалый из темноты. – Он был бессмыслен и безмыслен, как пудель.
– Неправда, – резко сказала Доминика.
Лив быстро повернул голову:
– Что неправда? Не четыре года, меньше?
– Неправда, что он был бессмыслен, – сказала Доминика.
