— Меньше половины, Дэйхе. Их осталось меньше половины. Как мы будем дальше работать? Насколько нам этого хватит? Сколько ещё Лексаб, Гимлав и Викай смогут контролировать Дэмиена? Это конец…
— Заткнись, — огрызнулся второй, — ничего ещё не конец. Мы выживали и в куда более худших условиях.
— Да как ты можешь так говорить?! — взорвался первый, — неужели ты ещё способен в это верить, когда твой собственный отец…
— Он знал, на что шёл! — прорычал второй, — он знал, чем жертвует, и что этой жертвой он даёт жизнь городу. Смирись уже с тем, что никто не бессмертен…
Не став слушать дальше эту ругань, в которой для меня было ровным счётом ничего не понятно, я прокрался к двери и повернул ручку, ведущую в комнату с бассейном.
Мне повезло и здесь, потайная дверь, в которую меня не пустили прошлый раз, была открыта. Осторожно я принялся пробираться к ней, прислушиваясь чтобы, не дай бог, не столкнуться с тем, кто будет оттуда выходить. И едва я ступил на лестницу, ведущую вниз, как мне в нос ударил запах, который я не чувствовал уже очень давно, а в этом мире — так и вовсе встречаю впервые. Это был запах болота. Лёгкая вонь, всегда появляющаяся в местах, где возникает стоячая вода. Но что там такое…
Спустившись по лестнице, я оказался в огромном зале. И в этом зале… я отказывался верить своим глазам! Все кусочки мозаики, которые мне раз за разом подбрасывали в этом месте, сложились в единую, целую и отврательную картинку.
По всему залу стояли стеклянные капсулы. И в каждой из них находились… нет никаких сомнений, это были вимрано. Находящиеся в анабиозе в своей воде, но при этом в крышку каждой капсулы был вделан большой синий кристалл, который ярко мерцал и посылал энергию куда-то дальше. Проследив едва видимый энергетический след, я увидел ещё один бассейн, вот только половина этого бассейна была закрыта стенкой, и из неё дальше уходили трубы. А вот вторая половина бассейна… там не было ничего. Вообще ничего. Чернота. Полная тьма. Казалось, что это была бездонная пропасть. И над ней мерцал огромный синий камень, собирающий энергию.
Всё было очевидно. Это были не просто вимрано. Это, судя по их различному внешнему облику, были чистокровные вимрано. Или, скорее… мудрецы вимрано. Которых отлавливали по всему Руарху и привозили сюда. Чтобы запереть в эту капсулу и с помощью их магии выкачивать воду. Снова бросив отчаянный взгляд в зал, я принялся считать капсулы… Их было много, очень много, сотни… может быть, даже целая тысяча. А заполнено было, в лучшем случае, капсул пятьдесят. Какие же они все… ПОДОНКИ!
— ПОДОНКИ! — проревел я, больше не в силах сдерживать свой гнев. Ярость захлестнула меня, и я даже не понял, как мои руки сами сотворили огромные ледяные кулаки, которые принялись крушить ненавистные капсулы.
— Эй, что… что тут происхо…
Из-за капсул, где ещё плавали живые вимрано, выскочил, судя по расцветке шкуры, очередной гвардеец Лексаба с какой-то папкой и карандашом в руке. Увидев меня, он от ужаса выронил из рук и то, и другое…
— Дэмиен… что ты тут делаешь?! Кто тебя сюда впустил?! А ну, немедленно уходи, пока…
Эта мразь ещё смеет сейчас мне что-то приказывать?! Ну, он сам напросился!
Ледяные кулаки ударили туда, где стоял гвардеец. Тот проворно отскочил, однако для меня это было ожидаемо. Оба ледяных снаряда рассыпались водой, но уже через секунду стали единой, огромной рукой, которая схватила гвардейца, не успевшего спастись, поперёк туловища.
— Значит, вот так вы поддерживаете жизнь?! — прорычал я, не помня себя от гнева, — так относитесь к тем вимрано, которые ещё каким-то чудом живы?! Вы — ПОДОНКИ!
И с этими словами ледяной кулак принялся вбивать своего пленника в землю. С каждым ударом он верещал от боли и пытался выбраться, ибо с каждым разом кулак сжимался всё сильнее. Состояние, в котором я пребывал, нельзя было передать словами до конца. Словно все замученные здесь вимрано говорили со мной, и с каждым ударом, с каждым причинением боли я испытывал такое дикое и желанное наслаждение, что просто не мог остановиться. Невозможно остановиться, просто невозможно остановиться…
Хватит.
Кулон ящерицы на груди внезапно исторг вспышку холода, умоляя меня прекратить.
Хватит!
Нельзя, нельзя терять над собой контроль. Это ещё не конец!
ХВАТИТ!!!
Я упал на колени, тяжело дыша. Никогда мне ещё не приходилось прилагать такие усилие. Всё тело болело, мышцы ныли так, словно я только что прошёл несколько километров с тяжеленным мешком за спиной. Хотя я всего лишь остановился. Гвардеец, который всё ещё находился в плену моего ледяного кулака, тихо скулил и молил о пощаде. Скривишись, я сделал последний магический жест, и кулак резко отбросил пленника в сторону, заставив буквально впечататься в стену. Я был уверен, что после такого он ещё долго не поднимется, но нет, живучесть этой расы в который раз поражает воображение. Не прекращая скулить и теряя сандалии, он тут же пополз к выходу — только и мелькнули на мгновение его ноги. Но я уже не обращал на него никакого внимания.
Поднявшись на ноги и стараясь унять бешено бьющееся сердце, я снова заставил себя перевести взгляд на те капсулы, в которых ещё находились вимрано. И когда мой взгляд упал на четыре заключительные в левом ряду, моё сердце снова бешено заколотилось, а на глаза навернулись слёзы. Потому что этих четверых я прекрасно знал. Арсини, Даяо, Маури и Адресто. Мудрецы, которых я с таким трудом убедил вернуться в Кастильву, уверяя, что там будет безопасно, оказались преданы Йегеросом при первом же удобном случае. Но как же Агер?! Он же знал, он не мог не знать! Да без его разрешения Йегерос бы и близко не подошёл ни к кому из вимрано! Или… или Агер всё-таки знал? Знал — и согласился на это? Нет, Нет, НЕТ! Он не мог предать собственных старейшин. Как же, да как же так? Сколько ещё в этом мире будут предавать, сколько ещё будут отнимать жизней, до какой степени должны вымирать вимрано, когда это, наконец, кончится?
Понимая, что ещё немного — и я окончательно сойду с ума, я заставил себя подойди к одной из капсул наугад. Подняв взгляд, я увидел, что передо мной был Даяо. Не особо соображая, что делаю, я поднял руку и направил в его капсулу поток целебной силы. Мне сейчас нужно было сотворить любые мирные чары, какие угодно, чтобы успокоиться и взять себя в руки. И каково же было моё удивление, когда Даяо открыл свои белые невидящие глаза и обратил слепой взор прямо на меня…
— Ты всё-таки здесь, Дэмиен, — мягко прогудел он приглушённым водой голосом, — что ж, ты должен был увидеть это, рано или поздно.
— Они заплатят, — я прижал ладонь к капсуле, точно напротив лица Даяо, — я клянусь вам, они за всё заплатят! И Йегерос, и остальные, те, кто кормил вас ложью о том, что всё будет безопасно, что всё будет хорошо…
— Не сотрясай воздух пустыми клятвами, — неожиданно сурово сказал Даяо, — никто нас не предавал. Мы сами приняли решение сюда прийти. И Агер подчинился нашей воле и доставил сюда. Хотя, наверное, мы никогда не узнаем, как он ненавидел себя за это решение.
— Вы… пришли сюда сами? — я опешил, — но… зачем?!
— Как только ты покинул Кастильву, мы стремительно стали терять те крохи здоровья, что вернулись к нам благодаря твоей заботе. Мы слишком долго кочевали по пустыне, Дэмиен, и наша скорая смерть — дело неизбежное. Поэтому мы решили принести хоть какую-то пользу там, где можно. Да и Арсини напоследок увидел своего сына.
— Своего… сына? — непонимающе спросил я, — кто-то из этих… псов Лексаба — его сын?
— Да, Дэмиен, — кивнул Даяо, приложив матовую лиловую ладонь с внутренней стороны стекла точно напротив моей, — раньше градоправители работали тоньше. Приглашали мудрецов вимрано в город. Позволяли им обзавестись семьёй. Потом серьёзно с ними говорили, описывали бедственное положение вещей и предлагали единственный выбор.
Так что да, мальчик мой, как бы всё то, что ты видишь вокруг, не выглядело ужасно, почти каждый вимрано занимал эту капсулу добровольно. Отдавал свою магию добровольно. Ради своих детей, которые жили в этом городе. Ведь заставить колдовать против воли невозможно, ты же это помнишь? Тебя так никто и не смог подчинить, всем так или иначе приходилось с тобой договариваться. Так и все те, кто здесь до сих пор жив, живёт и отдаёт свои силы ради детей. Поэтому я благодарю тебя, что ты сдержался и не убил того гвардейца, на котором вымещал свою злость. Потому что он тоже — чей-то сын. И, вполне возможно, что он уже похоронил своего отца, который отдавал здесь последние силы, чтобы дать Корроско воды.
