— Не очернит. Скажем, Жегало самовольно в Белгород поехал, с головником своим, Некрасом, посчитаться. Де убил Некрас брата Жегало в сече, а сотник не стерпел обиды. Не для того письмо писано.
— Еще хотел Ростислав князей запугать, чтоб не шли в земли его. Про Некраса и змея слух далеко пошел, прочтут князья и побоятся: сотника нет, а смок остался.
— А ведь побоятся! — сказал Святослав.
— Пусть! Сами управимся. Достоверно знаю: на одного воя Ростислава у нас три.
— Воюют не только числом. Затворится Ростислав в Белгороде, постоит войско под стенами да уйдет, не солоно хлебавши. Не взять нам Белгорода, крепок город. Знает это Ростислав и дерзит. Сам войну себе кличет.
— Скажу тебе, княже, что удумал, — сказал Горыня, расстилая на столе принесенный с собой пергамент. — Велел ты мне, я сделал. Ранее близ Городца хотели в земли Ростислава войти, но Городец у нас переняли. Пойдем вкруг Ирпеня, мимо истока его, там к Белгороду повернем.
— Эти седмица пути! Пешие вои, обоз… Разъезды Ростислава заметят, князя упредят. Пока дойдем, Ростислав в Белгороде закроется, хлеб в житницы свезут. С хлебом под стенами месяц стоять, а без хлеба — три дня.
— Пойдут только конные. Без обоза. В Киеве слух пустим, что посылаем воев в помощь князю Галицкому. Просил де помощи от половцев. Люди Ростислава в Белгород так и донесут. Войско двинется по Галицкой дороге, а через день повернет. Заметят его Ростиславовичи поздно да и донесут: идут конные, числом невеликим. Не удержится князь, захочет рати. Молод, горяч. Тут ему и конец.
— Ростислав выведет в поле пеших с копьями, после чего конец нам.
— Того и хочу, чтоб Ростислав так подумал. Знать не будет, что пешие и у нас есть. Мы их в насады посадим да по реке спустим. У Белгорода, — Горыня показал пальцем на пергаменте, — два войска соединятся.
— Насаду на реке не заметить тяжко. Три дня плыть!
— Как купцы поплывут, без стягов киевских.
— Переймут да проверят.
— На ночь берегу своему приставать станут. Днем большая часть войска на дно насад ляжет, с берега не видать. Увидят Ростиславичи десяток воев на насаде и поверят, что купцы. А что пятьдесят на дне лежит — разгляди!
— С высокого берега разглядят.
— Помосты в насадах сделаем.
— Можно посчитать, как на берег сойдут.
— Запретим до темна.
— Вои есть захотят, костры разожгут.
— Велим много не жечь. Три дня без горячего вытерпеть можно.
— А лазутчики?
— В каждой насаде — три коня и дружинники. День спят, на ночь — в разъезд!
— Не один Светояр хитер! — сказал Святослав. — Все продумал, воевода!
Горыня довольно усмехнулся. Князь построжел лицом.
— Выступим, как Артемий с Белгороду воротится. Коли Некрас жив, наши хитрости в туне. Дай гречину лучших людей и быстрых коней. Чтоб без Артемия в Киев ног не казали!
Горыня поклонился. Святослав, отпустив тысяцкого, направился в дальний покой. Остановился в дверях. Красивая, строго одетая дева сидела за столом и читала свиток. Князь некоторое время молча любовался ею, затем неслышно подошел. Увлеченная чтением, дева заметила князя, когда он стал рядом.
— Тато!
Святослав привлек вскочившую дочь, чмокнул в атласный лобик.
— Все чтешь, ладо? — Святослав заглянул в свиток. — Часослов? Опять?
— Влечет меня, тато, слово божье.
— Лучше б вышивала! — вздохнул Святослав. — Ты ж не монашка!
— Хочу ею быть!
— Такую красу да под схиму! — Князь укоризненно покачал головой. — Замуж тебе надо, Софьюшка! Заневестилась — семнадцатый годок.
— Не хочу! — потупилась дочь.
— Все девки замуж хотят! — не согласился Святослав. — Другой отец давно отдал бы, только мы с матерью не можем с кровиночкой, ненаглядной нашей, расстаться. Любим тебя, Софьюшка!
— И я вас люблю!
— Ишь, какая! — продолжил князь, гладя дочь по голове. — Ласковая! Не позволю зятю обижать! Никому не отдам!
Софья довольно засмеялась и чмокнула отца в бороду.
— Почитай мне псалом Давидов! — сказал князь, садясь на лавку. — Мой любимый.
Софья пошелестела свитком.
— Благословен Господь, твердыня моя, научающая руки мои битве и персты мои брани, — начала звонко, — милость моя и ограждение мое, прибежище мое и Избавитель мой, щит мой, — и я на Него уповаю…
Святослав слушал вдохновенное слово пророка, внимая каждому слову. А когда Софья дошла до«…блесни молниею, и рассей их; пусти стрелы Твои и расстрой их…», князь присоединился, вторя слегка осипшим, но крепким голосом…
.
Повозка, управляемая смуглолицым монахом, подкатила к воротам Белгорода. Стражник в потертом куяке скользнул ленивым взором: мышастый мерин в ременной упряжи, несколько пустых корзин и бочек на повозке. Отец-келарь из ближнего монастыря послал служку за припасами. Стражник махнул рукой, и повозка вкатила в ворота.
Артемий, миновав стражу, усмехнулся. Дикие люди русы! Город готовится к войне, а чужого впускают за стены, даже не спросив. В представлении русов надеть рясу, если ты не монах, невозможно — грех! Самому монаху, ясное дело, в представлении русов стать лазутчиком Бог не велит. Удивительно, как славянам удавалось держать в страхе Византию? Разве что свирепостью в бою и презрением к смерти. Эти бы качества подданным Ромейской империи! Никто не смел бы покуситься на ее границы. Остальное в империи есть: золото, оружие, знания, искушенность в интригах и умение вести тайные войны… Артемий внезапно подумал, что у богатых да ученых не может быть свирепости в бою и презрения к смерти. Им есть что терять. К примеру, прикажи ему Дионисий убить Святослава… Княжеские гридни обыскали гостей, но тонкий стилет, скрытый в поясе Артемия, не заметили. Незаметно достать, прыжок — и хруст пробиваемого горла… Это был бы последний прыжок Артемия. Гридь следил в приоткрытую дверь — мигом подлетел бы и зарубил. Или, что того хуже, оглушил и оттащил в пыточную — мучить. Он пошел бы на верную смерть? Артемий подумал и решил: нет. Дионисий не единственный епископ на Руси. Многим нужны люди, умеющие выдать себя за монаха, слугу, воина, или купца из далекого Царьграда, как русы зовут родной Константинополь. В самом Константинополе такие люди тоже нужны. Но Артемию в столицу дороги нет. Одно знатное и богатое семейство до сих пор ищет убийцу сына. Юного Димитриса зарезали, когда он в сопровождении слуги направлялся на свидание к женщине, к которой, по мнению заказчика, Димитрису ходить не следовало. Обманутый муж хорошо заплатил, Артемий сделал свою работу, но кто знал, что слуга выживет?.. Хорош был удар — снизу в печень, но трусливый слуга надел под одежду кольчугу. Следовало добить, но к ним, привлеченная криками, бежала стража…
