ведь, когда-то считалось, лучшего места и не найти – у Защитника под боком, что у
Киаланы в подоле...
– Пасита, отпустил бы девку. Негоже Защитнику насильничать! – робко увещевал
староста Опорафий.
– Я – Пасита Защитник! Когда же вы, черви, научитесь обращаться ко мне, как
подобает? – он горделиво вздёрнул голову, обжигая народ взглядом, и зло рванул косу.
Ламита, вскрикнув, упала на колени, чтобы не сломать себе шею. На искажённом от
боли и покрасневшем от слёз лице застыли страх и мольба о пощаде.
– Так вот и вспомни, что ты Защитник, а не лиходей! – выпалил статный
белокурый молодец, которого удерживали несколько деревенских. Лютобор – жених
Ламиты, первый парень на деревне: и в работе мастак, и побалагурить, разве что
уступал злому в драке Микору.
– На кого тявкаешь, щенок?! – прошипел Пасита, озверев от такой наглости.
– А я посмотрю, ты только со щенками да бабами – воин! – подался вперёд
Лютобор и мужики повисли у него на плечах.
Покраснели глаза Защитника. Закипел воздух вокруг. Протяжно завыла от страха
и боли Ламита. Брезгливо взглянув на неё, Пасита за косу вздёрнул девушку с колен и
отшвырнул в сторону. Та неловко упала, налетев на поленницу. Кира охнула и закрыла
лицо. Опорафий бросился к ногам Защитника, умоляюще протягивая руки.
– Прости его, господин Защитник, – примирительно начал он, – юн ещё. Глуп.
Кровь играет. Не ведает, что творит.
Не страшась гнева, подбежала к дочери тётка Парасья. Спешно подняла девушку
с земли, отряхнула сарафан и, поддерживая, тихонько отвела в сторону.
Хмурые мужики, играя желваками, медленно опустились на колени, потянув за
собой Лютобора. Тот глядел зверем, но последовал их примеру. Эх, ежели бы не был
Пасита Защитником, несдобровать бы ему. В Золотых Орешках отродясь слабаков не
водилось. За дубравой бы и прикопали, даром, что знатный. Тут и Излом рядом – ежели
чего, так местные и не при делах. Суровы нравы в Приграничье. Суровы, но
справедливы.
Защитник, сменил гнев на относительную милость и унял лютый огонь в глазах.
– Плетей ему для науки! Девку – в избу! – скомандовал он.
Прихвостни направились к дрожащей, как осиновый лист, Ламите. Оттолкнули в
сторону Парасью. Та, не удержавшись на ногах, так и села на землю. Пасита взошёл на
крыльцо и замер в ожидании, стоя в пол-оборота. Ламита плакала, но теперь
держалась гордо и прямо. Защитник же что-то надумал, вернулся к ней и поднял лицо
за подбородок. На высоком лбу кровоточила ссадина. Пасита брезгливо скривился.
– Пусть идет, – скомандовал он, – кликните Глашку.
Ламита, ещё не веря своему счастью, бросилась к матери, помогла подняться и
уткнулась в плечо, заливаясь горючими слезами. Пасита повернулся к Лютобору:
– Червь, повинись. Тогда я девку, может и оставлю в покое, а будешь
противиться… – Пасита не договорил, лишь зло многообещающе ухмыльнулся.
Лютобор, не ответил, только сжал крепче зубы.
– Избавляться надо от этого змея! Не то всю деревню изживёт.
Кира подпрыгнула от злого шепота над ухом.
– Микор! Ты меня напугал!
Друг был одет так же, как и она сама: кожаная куртка, крепкие штаны, высокие
мягкие сапоги. В ножнах на поясе – охотничий нож с широким лезвием, за спиной –
короткий лук и колчан со стрелами. Кира не видела Микора уже почитай две седмицы.
За это время на лице друга отросла непривычная густая щетина, сделав его облик
суровым. Уже не деревенский мальчишка – приятель по проказам, но мужчина. Вход в
деревню днем Микору был заказан. Он, как оклемался после порки, так и ушёл в леса.
Обитал там в охотничьей избушке, скрывшись подальше от лихих глаз, по ночам иногда
навещал деревенских и Киру.
– Житья нет с таким Защитником, – друг презрительно сплюнул наземь, –
никаких сартогов не надо – всех изживёт. В пору всей деревней в лес перебираться.
На мгновение Кира представила, как все жители Золотых Орешков – и стар и
млад, шикая друг на друга и стараясь не шуметь, на цыпочках ночью уходят из деревни,
унося на себе скарб и уводя скотину. Скотина в её фантазии, так же во всю старалась не
шуметь. Вот бы Пасита удивился, никого не обнаружив. Наверное, своих прихвостней со
злобы бы пришиб. Она горько улыбнулась.
Мимо прошла Ламита. Торопясь домой, мать тянула её за руку. Девушку крупно
бил озноб, невидящие широко распахнутые глаза были полны слёз, безупречный лоб
портила кровавая ссадина.
На площади Харила и Мордан растягивали Лютобора между двух столбов.
Вскоре засвистели плети. Парень некоторое время терпел, не проронив ни звука, но
потом не выдержал и застонал. Кира вздрогнула, вспомнив, как на его месте побывал и
Микор, и другие ребята. Трудно и непривычно молодежи было сдерживать острые
языки. На Паситу, конечно, без дела не задирались, но вот оборонить девку от Мордана
и Харилы – святое дело. Впрочем и те повадились народ сечь, то ли с попустительства,
то ли с прямого дозволения Защитника. Кира отвернулась, пытаясь удержать
подступившие к горлу слёзы. На плечо легла рука и сжала до боли.
– Ночью заберем.
Кивнув, Кира повела плечом, стряхивая руку, и быстро зашагала прочь. Когда
она, наконец, обернулась, позади уже никого не было. Микор, по обычаю, растворился
в ночи. Туман ждал возле короба. Завидев хозяйку, пес рванул вперёд и, поставив ей на
плечи мощные лапы, стал вылизывать соленое от слёз лицо. Отмахнувшись, Кира
вытерлась рукавом и потрепала пса по лохматой холке.
– Эх, Туман. Злые времена настали. Как же теперь нам жить дальше?
***
Далеко за полночь Кира в
потайном наряде
притаилась на краю площади.
Темная холстина полностью закрывала лицо, плотно, но не туго облегая остальное тело.
Скрытные потайные наряды их с Микором научил шить отец. Они тогда ещё
удивлялись – зачем им такая странная наука. Они что, тати? А Каррон только
посмеивался, говорил: «Хотели учиться? Учитесь».
Места, где кожа оставалась открытой, Кира вымазала сажей. Если закрыть глаза,
то хоть посреди дороги валяйся – в сумерках, а тем паче в темноте, простому глазу и не
видно.
В доме Защитника давно погас огонек. Небо затянули облака и ни звезды, ни
луна не наблюдали за Кирой. Микор пока не появился. Впрочем, она не сомневалась,
что он уже где-то рядом. Может даже с той стороны площади всматривается в темень,
