Я решил не говорить, что одноглазый бог может разве что подмигнуть.
— Любая смерть печальна.
Казалось, сказать это — правильно.
— Судьба человека предначертана к тому времени, когда у него начинает расти борода. Дитя — это сплошное «может быть». Одно из худших деяний — пресечь то, чему еще не пришло время.
Я снова прикусил язык и не стал жаловаться, что именно это он сам и сделал тогда, у фургона танцовщиц. Меня удерживал не столько такт, сколько опасение, что мне опять расквасят нос.
— Полагаю, некоторые печальные вещи могут тронуть разве что того, кто сам родитель. — Я слышал это где-то, — кажется, кузина Сера сказала так на похоронах маленького братика. Помню, седые старики закивали, обсуждая ее слова. А она, наверно, прочла что-то такое в книжке. Уже в четырнадцать лет она сознательно старалась получить бабушкино одобрение. И ее трон.
— Когда станешь отцом, изменишься, — сказал Снорри, глядя на горящие угли. — Увидишь мир по-новому. Тот, кто не меняется, не настоящий мужчина.
Я подумал, а не пьян ли он. Сам я именно в таком состоянии склонен философствовать среди ночи. Потом я вспомнил, что Снорри — отец. Я не мог этого себе представить. Малышня, скачущая у него на коленях. Крошечные ручки, тянущие его за волосы. В любом случае, теперь я лучше понимал, что он видит там, в пепелище. Не этого нерожденного ребенка, но своих собственных детей, спасающихся в снегах. То, что вопреки всему влекло его на север.
— Почему ты все еще здесь? — спросил я его.
— А ты?
— Я отрубился. — В голосе моем звучали раздраженные нотки. — Я же не на карауле! Все, я уже проснулся, поищу место для ночлега получше.
Возможно, с более интересными очертаниями и курносым носом. Я встал, с трудом разогнулся и потопал ногами, чтобы разогнать кровь.
— Ты разве не чувствуешь? — спросил Снорри, когда я собрался уходить.
— Нет. — Но я чувствовал. Что-то не то. Будто что-то сломалось. — Нет, не чувствую.
В любом случае я остался на месте.
Насекомые умолкли, как по команде. Я услышал глухой шум, почувствовал его подошвами босых ног.
— А, черт!
Руки мои дрожали от привычного уже страха перед неизвестным, но еще и от чего-то нового, словно их наполнил рассеянный свет.
— Черт! Ну да, похоже. — Снорри тоже встал. В руках был украденный меч. Он так с ним и ходил или прихватил, пока я спал? Он показал клинком на могилу ребенка. Шум шел оттуда. Рытье, шкрябанье, звук корней, вслепую пробивающихся сквозь почву. Могильный камень слева покосился, словно под ним просела земля. Тот, что справа, завалился вперед с глухим стуком. Вокруг могильного холмика земля трескалась и вздымалась.
— Бежать надо, — сказал я, не имея ни малейшего представления, почему я еще этого не сделал. Слово «жертва» мелькало перед глазами. — Что там такое творится?
Возможно, меня держало на месте болезненное любопытство. Или неподвижность кролика, на которого устремился ястреб.
— Что-то строят, — сказал Снорри. — Когда нерожденные возвращаются, они забирают то, что им нужно.
— Возвращаются?
Иногда я спрашиваю, даже не желая на самом деле услышать ответ. Дурная привычка.
— Нерожденным трудно возвращаться. Это не то же самое, что павшему восстать. — Снорри принялся размахивать левой рукой с мечом, так что воздух глухо посвистывал, а клинок в отблесках углей сливался в мутную красноватую поверхность. — Они — необычные. Мир должен расколоться, чтобы принять их, и сила их невероятна. Мертвый Король наверняка очень нуждается в нас.
И тут я наконец сорвался и побежал. Земля вздымалась, из нее выходило что-то темное, разбрасывая сухие комья земли и могильные камни, и я пролетел шагов пять, прежде чем споткнулся о кувшин для вина и рухнул лицом в землю.
Я перекатился и увидел в слабом свете звезд и костровища воплощенный ужас, все еще по колено в земле, но уже возвышающийся над норсийцем, тощий, из одних костей и сгнивших тряпок, простирающий руки с когтями, растущими из бесчисленных фаланг. И на этих сухих скрипучих останках — что-то мокрое и блестящее, что-то живое, облепившее голем, созданный из могильного мусора, связывающее то и это, наполняющее нечто кровью.
Снорри издал бессловесный боевой клич, но остался на месте: что толку атаковать вот это? Оно было выше него на метр с гаком. Мертвое нечто протянуло руку, когти поискали Снорри, затем отдернулись. Серый череп, наполненный чем-то влажным, склонился на шее, которая некогда была целым человеческим позвоночником. И оно заговорило! У него не было легких и языка, но оно заговорило. Голос нерожденного был похож на скрежет то ли зубов, то ли кости о кость и каким-то образом складывался в осмысленные слова.
— Красная Королева.
Снорри шагнул назад и поднял меч. Череп качнулся, и эти ужасные влажные ямы вместо глаз нашли меня, босого, безоружного, уползающего на спине.
— Красная Королева.
— Не я! В жизни о ней не слышал.
Сила покинула мои ноги, и я больше не пытался сбежать, хотя лишь этого и хотел.
— Ты несешь в себе ее цель, — сказало оно. — И магию ее сестры. — Оно качнуло голову в сторону Снорри, и я снова смог дышать. — Или ты. — Нерожденный снова смотрел на меня, теперь уже вставшего на ноги. Под этим взглядом я сам едва не умер. — Спрятана? — Череп наклонился. — Как она спрятана?
Снорри атаковал. Пока внимание нерожденного было приковано ко мне, он прыгнул вперед и рубанул по узкому, сухому, костлявому скелету. Нечто угрожающе дернулось, пришло в себя и лениво отбросило норсийца, который оторвался от земли и грохнулся наземь, а меч отлетел куда-то в сторону и пропал во тьме.
В драке самое важное — стратегия, а стратегия вращается вокруг приоритетов. Поскольку мои приоритеты — это принц Ялан, принц Ялан и принц Ялан, а уже потом необходимость выглядеть хорошо, я воспользовался шансом, чтобы бежать. Думаю, главное слагаемое успеха — это способность быстро действовать. Герой быстро атакует, трус быстро спасается бегством. А все остальные выжидают и становятся пищей для ворон.
Я пробежал десять метров и едва не поскользнулся на мече Снорри, который воткнулся в землю при падении. Двадцать сантиметров вошло в почву, остальное торчало наверху. Даже сквозь всепоглощающий ужас я оценил метр холодной стали и остановился, чтобы извлечь его. Мне пришлось повернуться, и я увидел, как нерожденный нависает над Снорри, в свете звезд похожий на призрак. Безоружный норсиец не хотел бежать, он держал над собой могильный камень вместо щита. Камень дрожал под ударами кулака нерожденного. Тонкая рука, состоящая из множества костей, обхватила талию викинга — вот-вот распотрошит или оторвет голову.
