Это было невозможно, но это произошло! Приоткрыв рот, Блейд с изумлением следил за своим снарядом. Описав стремительную дугу, копье прянуло вниз, угодив точно туда, куда он намеревался его послать. Снова раздался жалобный вскрик, и стадо, ударив в землю сотнями копыт, понеслось к дальнему концу прогалины подобно коричневому облачку, два оленя остались неподвижно лежать в траве.
— Килата! — произнес Джейд, протянув к ним мускулистую руку, и охотники направились к своей добыче, раздвигая высокую траву.
Обратная дорога заняла вдвое больше времени, поскольку каждый из них тащил по паре увесистых окороков. Джейдрам ухмылялся и посвистывал сквозь зубы; Блейд недоуменно щурился, не в силах осознать всех удивительных событий этого дня. Он почти забыл и про Старину Тилли, и про Золотой Шар, свою вожделенную цель, ибо испытал два потрясения. Второе произошло совсем недавно, когда его дротик, словно пущенный рукой сказочного титана, поразил добычу с неимоверного, невозможного расстояния. Первое… Первое обрушилось на него едва величественная леди Саринома приоткрыла свои пунцовые губки.
Он не понимал ни слова на языке этих людей ни слова, кроме тех, что выучил утром.
Блейд лежал у костра на куче свеженарезанной травы, уставившись неподвижным взглядом на багровые языки пламени. Миновал суматошный день, который был раза в полтора длиннее обычного и вместил столь многое: схватку с лесными охотниками, таинственный шар в пещере, путь домой, возвращение или все-таки переход в новый мир? Он не мог сказать этого наверняка, хотя утром, увидев дым над берегом озера, почти уверился, что встреча с людьми разрешит все загадки. Их, однако, стало еще больше.
Он приподнялся на локте, посмотрел на темную хижину, в которой спали Джейд и Саринома — оттуда не доносилось ни звука. Второе строеньице, поменьше, было повернуто входом к озеру, и со своего места Блейд видел падавшие на землю слабые отблески света; вероятно, Калла еще не спала. Он опрокинулся на спину, в душистую траву и обозрел небо. Нет, яркие созвездия и разноцветные точки далеких светил на темпом бархатном покрывале ночи не будили у него никаких воспоминаний. Что, опять-таки, не говорило ни о чем.
Странно, подумалось Блейду, сейчас он должен был бы спать мертвым сном или маяться от переутомления. Три раза за один день компьютер перемещал его из мира в мир, перетряхивая сознание, словно погремушку с разноцветными горошинами! По идее, после такой нагрузки — не говоря уже о поединке с проклятой плитой, выжавшей из него все силы! — он должен лежать пластом. Голова, однако, была свежей, и разведчик не ощущал усталости; видимо, недолгое пребывание в пещере, около чудодейственной сияющей сферы, зарядило его энергией и бодростью как минимум на сутки.
Он не хотел спать; наоборот, его тянуло поразмыслить в тишине и покое над удивительными событиями прошедшего дня. Будучи человеком эмоциональным и, в то же время, склонным к трезвому холодному анализу своих ощущений и переживаний, — Блейд понимал, что не сможет заснуть до тех пор, пока не приведет хоть в какую-то систему обрушившуюся на него лавину новой информации. С методичностью, отличавшей его еще в студенческие времена, он решил отложить проблему Золотого Шара на потом. Конечно, шар являлся главной целью его поисков — стратегической задачей, так сказать; однако на данный момент вопросы тактики представлялись более важными.
Итак, туземцы: черноволосые, смугловатые к говорящие на непонятном языке, что само по себе было непостижимой загадкой. Просто невероятной! Девять раз он совершал переходы в иные миры, и его мозг, трансформированный компьютером, в течение нескольких минут адаптировался к новой реальности. Знание местного языка всегда являлось обязательным условием такой адаптации; и в Альбе, и в Кате, и в Меотиде, в Тарне и на Катразе, и в других местах. Ни сам Блейд, ни лорд Лейтон не могли объяснить этого обстоятельства, но они относились к числу таких же бесспорных фактов, как тот, что солнце — в любом из миров! — встает на востоке.
В первых пяти странствиях влияние чуждой реальности было настолько сильным, что он, случалось, даже забывал о Земле. Блейд знал об этом; не понимал, а именно знал — после прослушивания собственных магнитофонных отчетов, надиктованных под гипнозом. Так было в Альбе, Кате, Меотиде и Тарне… В Альбе, в первом странствии, сильнее всего. В Берглионе, в ледяных дарсоланских пустынях, не только внешняя среда изменяла, лепила заново его естество; Аквия, снежная красавица, колдунья-телепатка, тоже приложила свои нежные ручки… Но, начиная с Катраза, он помнил все хорошо: события, лица людей, детали тех или иных интриг, маршруты своих странствий. Видимо, его мозг постепенно адаптировался к самому процессу трансформации и обрел способность не терять воспоминаний ни при каких обстоятельствах. Лорд Лейтон, правда, относил это достижение за свой счет, ибо его гигантская машина непрерывно совершенствовалась, обрастая все новыми и новыми блоками.
Предположим, в четырех последних путешествиях, начиная с Катраза, внешняя среда начала меньше влиять на него… Предположим… Но язык-то он понимал всегда! Сей дар знания неизменно сопутствовал ему, существенно облегчая жизнь. Почему же сейчас он лишился столь полезной способности?
Хорошо еще, что аборигены миролюбивы, подумал Блейд, и что их всего трое. Лениво разглядывая усыпанное искорками звезд небо, он повторил про себя несколько раз: анемо — нет… анола — да… кам — хорошо… узут -плохо… Однако эти плавные певучие слова не пробуждали никаких ассоциаций; прекрасное музыкальное наречие, но явно незнакомое.
Блейд отставил сию загадку, поместив ее в тот же ящичек, где уже хранился один неясный вопрос куда он, в конце концов, попал. Язык придется учить быстро и, желательно, незаметно; а еще надо слушать, наблюдать, вынюхивать, сопоставлять — словом, делать все то, что входит в обязанности разведчика, почуявшего запах тайны.
Он ощущал ее трепетный и тревожный аромат нервами, разумом, чувствами — всей кожей, если угодно. Казалось, день промелькнул незаметно и легко, с утренней встречи до вечерней трапезы; но Ричард Блейд, ничем не выдавая своей, настороженности, каждый час и каждую минуту занимался своим делом. Своим ремеслом, говоря определенней! Да, несколько раз он не сумел сдержать удивления — но столь же сильно был бы удивлен любой истинный абориген этого мира, наивный лесной охотник, дитя эпохи лука и топора, не ведающее ухищрений грядущих технологических веков. Для него похожее на кожу было кожей, похожее на камень — камнем; желтый металл — золотом, светлый и прочный — сталью. В мире, в котором жил Талзана, дротикам полагалось летать на пятьдесят шагов или на сто, самое большее; и башмаки там шили на размер ноги.
