Тут была своя структура, на первый взгляд хаотичная, и разобраться в ней среди поставленных шалашиками копий, пик, алебард, среди разноцветных флажков подразделений, грязи, которой стали поля, даже несмотря на сухую погоду, и прочее, прочее, прочее — было почти невозможно.
Здесь собралось больше восьмидесяти тысяч человек из разных герцогств, и постоянно прибывали новые. И всех надо было кормить, содержать, обслуживать, а еще занять делом. Чтобы люди оставались армией, а не превратились в обезьян из Пубира, дерущихся из-за какой-то мелочи. Ибо для армии в положении неизвестности и тревоги нет ничего худшего, чем безделье. Разброд и шатания начинаются со скоростью лесных пожаров в засушливое лето.
Топоры, кирки, лопаты, пилы и молотки с гвоздями — вот было основное оружие большинства, пока меньшинство держало Броды. Люди рыли рвы, усиливали их брёвнами из остатков многострадальных лесов для защиты от фланговых ударов кавалерии. Копали вертикальные ямы, устанавливали колья. Под руководством треттинских инженеров создавали в открытом поле лунки — укрепления из камней, земли и брёвен для лучников и арбалетчиков. Эта стройка шла от самого берега Ситы, через Четыре поля — к холмам, в три глубокие линии. С тем расчетом, что, если прорвут одну линию, можно отойти за следующую, поближе к стенам Лентра.
Для опорных сооружений, валов, новых стен, укрытий пикинеров разбирали Улиточный Луг — пригород, что полукольцом разросся у южной стены столицы за последние века. Преимущественно одноэтажный, он далеко выдавался в Четыре поля, растянувшись вдоль Южной дороги, расходящейся на Рионскую и Вьенскую.
Улиточный Луг сносили без жалости, дом за домом, разламывая все, что можно было разломать, кроме колодцев и старых мостков через ручьи. Освобождали пространство для маневров отрядов, перегруппировки, припасов, госпиталей и избавляясь от возможных пожаров в тылу.
Это началось задолго до того, как Вир приехал сюда. Месяц, а может, и два назад — он не спрашивал. Во многих местах теперь остались одни пустыри, и укрепления Улитки стояли совершенно свободно, не окруженные застройкой. Буквально в чистом поле.
Точнее, в поле, через которое словно бы прошел дикий ветер, уничтоживший дома, трактиры, постоялые дворы, лавки и склады.
Улитка была комплексом оборонительных укреплений, созданных великими волшебниками. Первая линия — ничего необычного. Ров, стены, башни. Такое есть в каждом замке. Но внутри этой линии шла вторая — чуть повыше. Стены толще, башни грознее. И в центре всей конструкции высилась она — собственно Улитка.
Отдельно стоящая квадратная башня точно такой же высоты, как стена Лентра, с которой на вершину Улитки вел грандиозный подъемный мост. Такой широкий, что Вир даже не представлял, какие механизмы там должны находиться, чтобы сдвинуть его с места хотя бы на дюйм. Мост, называемый Воздушным (хотя отсюда, снизу, он больше походил на неуклюжее корыто), был единственной сухопутной возможностью попасть в столицу Ириасты.
Через Улитку, в которой работало множество подъемников, способных за раз поднимать не только сотни людей, но и возы с товарами, приходили и уходили в Лентр вот уже несколько тысяч лет. Вир находил подобный путь довольно странным и сложным, не знал, чем руководствовались создатели крепости. В памяти всплывали отрывки из прошлого. Битвы, шаутты, сияющие рубиновым светом мечи и мертвецы подчиненные воле тзамас, но объяснений среди этих обрывков не находилось.
Да и так ли это важно сейчас?
Гораздо важнее то, что существовал лишь один путь захвата Лентра — и он пролегал через Улитку. Только так. Пока стоит этот бастион, в город не попасть. Разве что армия горного герцога внезапно научится летать.
Так что теперь Улитка была сердцем, которое собирались защищать до последнего.
За время пути от Бродов до города Вира раз двадцать останавливали патрули. Он выглядел как чужеземец, ехал в одиночестве и вполне мог быть шпионом, глазами врага. Приходилось, показывать письмо, печать, терпеливо объяснять.
Обогнув Улитку, куда стояла очередь из телег, доставлявших в город последние припасы перед началом возможной осады, он отправился вдоль стены, довлеющей над всем, к лагерю, в котором расположились «Дубовые колья».
Тот был самым дальним.
Дэйта Вир нашел отдыхающим возле пня, оставшегося на месте срубленного тополя, который пару дней назад еще рос возле трактира, где офицеры отряда заняли комнаты. Секира на длинной отполированной рукояти и снятые перчатки валялись в траве. Без доспеха, в одежде простого солдата, он лил воду себе на шею и, увидев ученика Нэ, мотнул косматой головой, приглашая сесть.
— Милорд, — сказал Вир, садясь прямо на траву. Там, где, закинув руки за голову, а ногу на ногу, лежал помощник командира — Дикай. Этот был в полных латах, разве что без шлема, и явно не страдал ни от их веса, ни от неудобства, ни от жаркого солнца. — Зачем вы отозвали меня?
— Слышал о том, как ты показал себя на переправе. Бродах, — поправился Дэйт. Глянул с интересом. — Тебя хвалят. Многие там равняются на тебя и следуют за тобой.
Вир что-то этого не замечал, но на всякий случай пожал плечами. Мало ли что там показалось кому в горячке боя. Его принимали у костров с радостью, да, но вот чтобы равняться...
— Возьмешь под командование десяток?
— Десяток, милорд? — опешил Вир. — Командовать таким количеством людей — не то, о чем я мечтал.
— Ты прав, — тут же согласился Дэйт. — Забудь.
И после недолгой паузы, поглядывая на Вира, добавил:
— Готов дать тебе сотню.
Дикай, оторвав взгляд не то от кусочка неба, не то от вершины стены, весело хохотнул, посмотрев на Вира.
— Я никогда не командовал. Я не солдат.
— Ты кое-кто иной, так сказал мне Мильвио. А уж он врать не будет. И «не солдат» погиб бы если не в первой, то во второй сшибке. Ты сам видел потери. Даже среди опытных ветеранов. Во скольких выжил ты?
Вир не считал.
Он готов был поклясться, что услышал знакомый шепот одной из тех, кто ушел в мир солнц и лун: «Все получится. Ты помнишь». Но подобное невозможно. Просто воображение разыгралось.
— Милорд, это неожиданно. — Вир прямо посмотрел в глаза Дэйта. — Неожиданно, что вы доверяете жизни людей человеку совершенно незнакомому. Драться — одно. Командовать — совсем другое. И я этого не ищу.
— Тогда откажись, — предложил ему Дэйт. — Меня не обидишь. Если ты не уверен, не берись. Но никто не рождается командиром. Некоторые полководцы тяготятся подобной ответственностью всю жизнь. И все же нет ничего постыдного сказать «нет» до того, как на тебя пойдут в атаку и ты подведешь людей. Потом будет поздно, погибшие из-за твоей неуверенности, нежелания или ошибок останутся на твоей совести.
— У вас таких много, милорд? — Он не дерзил, ему было интересно, но пожалел в первую же секунду о том, что спросил. — Погибших из-за ошибок.
Но Дэйт не рассердился, не вспылил. Посмотрел с усталой обреченностью старого опытного пса, встретившего за забором мало что понимающего щенка.
— У всех, кто ведет людей в бой, принимает решения об атаке, отступлении и о том, под каким кустом его роте справлять нужду, за плечами трупы друзей, соотечественников и подчиненных. Мы все допускаем порой нелепые ошибки. Или от нас отворачивается удача, как ни назови, результат един — потери. Так ведь, Дикай?
— Да, милорд, — мрачно отозвался тот.
— Теперь у меня под началом больше десяти тысяч тех, кто решил присоединиться к «Кольям». В основном это мои соотечественники, не признавшие Вэйрэна. Они сформируют три полные баталии. Я, Дикай, Зидва — встанем там. Но среди присоединившихся и уроженцы других герцогств, не пожелавшие поступить к ириастцам или треттинцам. Кавалерии у нас и сотни не наберется. Триста стрелков. Шестьсот человек легкой пехоты. Они прикроют нам фланги, а может, и влезут к пикинерам в подбрюшье или защитят арбалетчиков. У меня пять командиров, а шестого... шестого теперь нет. Ты не самый плохой вариант — многих из них я даже не знаю, в отличие от тебя. К тому же всегда надо помнить о приходе шауттов, а такие, как ты, в прошлом с ними вроде неплохо справлялись.
