проговорил Морган, усаживаясь рядом.
— Прикажите запереть все двери и ворота замка. И глаз с него не спускать.
Стейн хотел было передать слова короля стражникам, но вдруг почувствовать ярость. Он, как и любой маг, владеющий огнем, был страшно вспыльчив, и если уж гневался, то особенно разрушительно. Это было на руку в бою, но при дворе доставляло одни лишь неприятности. Если бы он не вырос вместе с Брандами, то давно оказался бы выставлен из города, сохранив жизнь только потому, что в Дагмере не было никогда ни виселицы, ни плахи.
— Ты даже не видишь, что замышлял твой сын, мечтая о прелестной Эйре, — гнев вырывался из него, словно из кипящего котла. — Уступками и мягкостью ты пытался купить его любовь. Ты, именно ты, Аарон, не объяснил, что его королевская кровь — не обещает ему жизни без отказа. Ты дозволял ему все, словно этими дозволениями мог вернуть ему мать!
Локхарт оперся широкими ладонями на стол, ожидая, что король жестом остановит его, попросит замолчать, но он не делал этого. Его лицо теперь казалось изможденным. Он то и дело растирал лоб, мучаясь от невыносимой головной боли, но не требовал тишины. Аарон знал, Стейн не станет его жалеть — будет груб, но честен, что отрезвит и позволит собрать разметавшиеся мысли. Он, воспитывающий целую ораву ребятни, как никто другой мог говорить и мог судить его как отца.
— Ты не видишь не оттого, что глуп, как он, безусловно, считает, а потому что не ждешь от него самого плохого. Веришь, что в глубине своей темной души твой сын сохранил в себе нечто хорошее. Надеешься, что он еще мал, и перерастет жажду смерти. Но, гром меня разрази, это не так! Что выросло, то выросло — оборотень в вашей волчьей стае. Ты слышал, что за речи он говорит? Величие, земля, весь мир… Твой паскудствующий отпрыск мечтал о тирронском табаке. Вот и вся любовь к прелестнице Эйре!
Рейнард в самом деле был исключением — под строжайшим контролем он вывозил табак из Тирона. В Дагмере его использовали целители для мазей и микстур, способных притупить боль и заживить раны. Попав не в те руки, он превращался в дурман, особенно опасный для магов. Под его действием было легко потерять контроль, отчего дар становился разрушительнее, а сам маг мог выйти за пределы собственных сил.
— Гален, по правде сказать, не самый способный, — продолжал Стейн. — Даже моя дочь справится с ним без труда, не говоря уж о малышке Мириам — та прихлопнет его и не заметит, что случилось. Но он жаждет величия. Единственное, чем одарил его Создатель — это изворотливый ум. Заполучив Эйру, он хотел добраться до товаров Рейнарда. Вот, что она значила для него. И прости меня, мой король, сердечно, но я не верю, что этот паскуда — твой сын.
Закончив, Локхарт задыхался от вплеснувшихся слов. Он склонил голову перед королем, не желая смотреть в его пытливые глаза. Он ждал бури, но голос Аарона оказался неожиданно мягким, даже сочувствующим.
— Стейн, твой ум не менее живой, чем тот, которым Создатель наделил моего сына, — вкрадчиво проговорил король. — Ты бы не стал напрасно клеветать на него, но что заставило тебя говорить о табаке? Это не единственный товар семьи Таррен.
— Он, — Стейн неожиданно указал на Моргана и криво усмехнулся, — все правильно сделал, но этого слишком мало, чтобы вытрясти из мальчишки всю дурь.
Старший из Брандов все рассматривал сбитые костяшки пальцев и молчал. Аарон многозначительно взглянул на брата, догадавшись, что тот тоже мог знать о планах Галена.
— Откуда вы оба знали о порошке? — теперь уже король заговорил иначе, голосом правителя Дагмера, звучащим очень редко, пока они оставались втроем.
— Давайте пригласим сюда Мири, — Стейн всплеснул руками и грубо выругался. — Морган достаточно хорошо научил девчонку выносить подобных ублюдков. Они платят ей за это своими секретами. Я ведь могу спокойно говорить, что он ублюдок? Ведь он отказался от тебя, Аарон!
— Не припомню, чтобы раньше тебе требовалось мое дозволение, — нарочито равнодушно отозвался король.
— Не нужно беспокоить девушку, — Морган нехотя ввязался в разговор. — Гален расспрашивал ее про порошок. А она… Она южанка. И долго жила в порту. И видела магов, не мысляших себя без этой дряни. Он об этом знал, и именно поэтому расспрашивал.
— И она единственная девушка, способная с ним говорить, — продолжил за него Аарон. — Вы оба знали об этом и молчали.
— Не один ты не заметил, как вырос твой сын, как стал плевать тебе под ноги и проклинать дом, где вырос, — буркнул Локхарт.
— Только Мириам восприняла его слова серьезно, Аарон, — попытался оправдаться Морган. — Оттого и рассказала мне, а когда я ее не услышал, рассказала Стейну.
— Достаточно! Я принял решение, — король нахмурился, сжал пальцами гудящие виски. — Не нужно никакой охраны. Пусть Гален будет волен в своих решениях. Вы говорите, что он вырос. Слова его опасны, но для меня он мальчик, заигравшийся и обделенный мудростью. Я не желаю, чтобы трон достался ему после моей смерти. И вы оба должны поклясться, что моя воля будет исполнена.
— Я клянусь, — не раздумывая бросил Стейн.
— Хочешь, чтобы я служил тебе и после того, как ты умрешь? — хмыкнул Морган, искривив губы в подобии улыбки. — Никогда мне не будет от тебя покоя!
Аарон не усмехнулся в ответ, только выжидающе смотрел на брата.
— Клянусь, — сдался Морган. — У короля Аарона есть только один наследник. И другого отныне не существует.
Королевский дворец, Дагмер
Мириам закончила собирать дорожный мешок. Там было не так много одежды, а забитым до отказа он выглядел из-за эликсиров и кое-какой еды, врученной ей чрезмерно заботливой кухаркой. Надоедливой квочкой та тряслась над девушкой и всякий раз, когда она собиралась в дорогу — вручала ей вонючие сыры из козьего молока и хлеб, а он успел высыхать еще до того, как она покидала Дагмер.
Забив сумку, Мириам привела в порядок себя. Белая льняная блуза была застегнута до самой крайней пуговицы, как и накинутый сверху жилет. Маленький кинжал с янтарем, рассыпанным по рукояти, выкованный для нее самим Стейном Локхартом, привычно спрятался за голенище зашнурованного сапожка, а короткий кнут — за широкий кожаный пояс. Свою гордость — густые рыжие волосы, ниспадающие до самой талии — она тщательно, прядка к прядке собрала на затылке. Впрочем, тщетно — они были своенравны, как и их обладательница.
Она была взволнована — ее ждал долгий путь, и преодолеть его предстояло по морю на торговом
