Ознакомительная версия.
— Работать… Кем?
— На ваше усмотрение, — пожал плечами нав. — Мы внесли в банк небольшой вклад на ваше имя, так что у вас есть время, чтобы определиться со своим будущим.
«Можно подумать, что мое будущее еще не определено!» Анна прищурилась, Сантьяга вежливо улыбнулся.
— Что я должна сделать?
— Скажем так: мне будет очень приятно, если вы не сочтете за труд провести некоторое время на одной московской улице. Скоро там произойдет интересное событие, и я бы хотел, чтобы вы оказались рядом.
— Меня это не затруднит.
— Вот и прекрасно. — Комиссар легко поднялся с кресла.
— Сантьяга! — Анна тоже встала, подошла, взяла нава за руку. — Сантьяга, это контракт?
— Пока это очередное задание, — спокойно ответил комиссар. — Но если вы проявите свое обычное старание, то я начну рассматривать это задание как контракт. Со всеми вытекающими последствиями.
Контракт можно заключить только со свободным наемником. Раб — это вещь. Раб получает приказы и исполняет их. У девушки перехватило дыхание:
— Я…
Сантьяга мягко освободился от руки Анны, чуть улыбнулся и кивнул:
— Через десять минут я жду вас в своем кабинете.
* * *
Москва, Крымская набережная, 17 марта, среда, 14:53
— М-да… Понастроили…
Фома плюнул в воду и снова заглянул в путеводитель. «Величественное здание МГУ на Воробьевых горах гордо возвышается над городом…» Калека поднял голову, прищурился: далековато.
Он стоял, свободно облокотившись на парапет Крымского моста, и лениво листал туристическую литературу, вновь знакомясь с таким родным, с таким чужим городом. Чертово колесо… Понятно. Поднимут повыше, посмотришь подальше. Если поехать туда, будет Ленинский проспект… Who is mister Lenin? Фома почесал в затылке, но имя в памяти не всплыло. Ленин, Машин, Галин, Танин… Наверное, кто-то из молодых.
Теперь Калека не привлекал ненужного внимания: кожаная одежда и шелковая сорочка исчезли, уступив место дорогому пальто, элегантному костюму и мягким полуботинкам. В ухоженных пальцах — краткий визит в салон красоты — толстая сигара, окутывающая пространство вокруг ароматным дымом. Даже золотая серьга в левом ухе и кусочек татуировки, вылезающий на шею из-под ворота пальто, удачно вписывались во внешний вид Калеки — они делали его похожим на успешного деятеля шоу-бизнеса. богатого и следящего за собой.
— В ту сторону Смоленская площадь и МИД, Триумфальную арку перетащили к черту на рога, а к Нескучному саду приделали развлекательные железяки. Здорово!
Фома раздраженно бросил путеводитель в воду, заложил руки в карманы пальто и пару мгновений раскачивался с пяток на мыски, мрачно изучая уродливую бронзовую конструкцию, торчащую правее храма Христа Спасителя. Затем его взгляд скользнул вдоль реки, не задерживаясь, пробежался по домам старой постройки, переместился на противоположный берег, уперся в белый прямоугольник культурного центра, вызвав кривую ухмылку и еще один плевок в воду.
— М-да… Понастроили…
Но уже через мгновение гримаса исчезла, а лоб Калеки прорезала вертикальная морщинка — он заметил ряды на набережной. Холсты, холсты, холсты… Фома удивленно приподнял брови и, вытащив изо рта сигару, без смущения ухватил за рукав ближайшего прохожего:
— Милейший, миллион извинений за беспокойство… Вы не знаете, что там находится?
Молодой парень проследил за взглядом Калеки:
— Вернисаж.
— На улице?
— Да. Там художники картинами торгуют.
— Благодарю. — Калека с достоинством склонил голову.
* * *
Московские улицы и леса средней полосы, бушующие морские волны и украинские степи, образцы портретов и головоломки в стиле Дали. Реализм и авангард, импрессионисты и кубисты — все для вашей гостиной или спальни. Фома медленно шел вдоль выставленных работ, изредка останавливаясь, чтобы окинуть взглядом ту или иную картину, но его богатый внешний вид привлекал внимание продавцов гораздо больше, чем самого Странника — их работы. Калеке заглядывали в глаза, улыбались, тянули за рукав и предлагали постоять у картины «минуты три, чтобы почувствовать». Фома улыбался в ответ, покладисто задерживался, но затем, отрицательно качнув головой, продолжал путь. Он не видел.
И лишь пройдя вернисаж почти до конца, Калека наконец заинтересовался увиденной работой. Средних размеров картина изображала могучую волну, готовую смести с лица земли небольшой прибрежный городок. Напор и ярость разгулявшейся стихии не то чтобы завораживали — нет, но заставляли хотя бы остановиться.
— Понравилась? — Продавец пристроился сбоку от Фомы и тоже посмотрел на холст. Судя по внешнему виду, он и был художником.
Калека попыхтел сигарой и медленно кивнул:
— Да, но… — Фома прикрыл глаза.
Что-то не то. Этот образ должен дарить гораздо больше энергии. Он должен кричать, рвать душу. Он должен навсегда врезаться в память, а не привлекать мимолетное внимание.
— Это копия, — догадался Калека.
— Да. — Художник шмыгнул носом. — Вы видели оригинал?
— К сожалению, нет. — Фома сделал шаг вперед и дотронулся пальцем до холста.
— Тогда странно, что вы догадались, — улыбнулся продавец. — Оригинал выставлялся всего один раз, несколько лет назад, и с тех пор сгинул в частной коллекции.
— Догадался, — пожал плечами Калека. — Кто писал оригинал?
— Аркадий Ивов. Он умер.
— Жаль… безумно жаль. — Талант автора пробивался даже сквозь чужую руку. Фома разочарованно улыбнулся и повторил: — Безумно жаль.
— Может, посмотрите мои работы? — уязвленно спросил художник.
Взгляд Калеки безучастно скользнул по остальным холстам. В принципе, ничего интересного, но ведь этому шмыгающему носом как-то удалось передать часть энергетики Ивова? Фома пыхнул сигарой, и в его руке появился маленький кожаный мешочек. Художник вздрогнул — он не заметил, откуда лощеный франт вытащил эту потрепанную, совершенно не вяжущуюся с его обликом вещицу.
— Я бы хотел, чтобы вы тоже кое на что взглянули, — произнес Калека, протягивая собеседнику извлеченный из мешочка эмалевый медальон. — И был бы рад услышать ваше мнение.
Удивленный художник принялся разглядывать гладкую поверхность финифти.
— Продаете?
Рядом с Фомой пристроился было продавец с соседнего лотка, но отшатнулся, встретившись с холодными, холоднее мартовского ветра, глазами Калеки, и ретировался со скоростью супермена.
— Что скажете?
Художник развел руками:
— Не знаю. Я бы сказал, что ему лет сто пятьдесят. В ювелирке я не разбираюсь, а рисунка на эмали нет. — Он вернул медальон Фоме.
Ознакомительная версия.
