— А что будет с нашим имуществом? — негромко спрашивает баронесса, почему-то не обратив внимания на самую важную часть моего заявления. Впрочем, меня это почти не удивляет: насколько я понял ее характер, деньги для нее — всё. И даже больше.
— Я оставлю в замке три десятка воинов Правой Руки, своего оруженосца и мэтра Лейрена…
— А этого зачем? — удивляется она.
— Пока мы будем добираться до Арнорда, им придется проделать довольно большой объем работы. В частности, допросить всех ваших вассалов…
— На предмет чего? — обреченно интересуется барон.
— Для того чтобы принять беспристрастное решение, Королевскому суду потребуется довольно много информации. В том числе и о суммах, которые вы с них незаконно взыскали.
Размазня вдруг оказывается на ногах и, с вызовом посмотрев на меня, кладет руку на рукоять парадного меча:
— Моя жена не имеет ко всему этому никакого отношения!
Я пожимаю плечами:
— У меня другие сведения, барон. И… как говорил мой учитель, слово мужчины имеет вес только тогда, когда за ним стоит Поступок. А ваша жизнь — одно сплошное бездействие…
…Как ни странно, ожидание выдалось не особенно долгим — перед самым закатом из слухового отверстия донесся недовольный рык, и я, припав к смотровому глазку, увидела перекошенное от бешенства лицо брата.
— Валтор! Ко мне-е-е!! Бего-о-ом!!! — заорал он и, выхватив меч, изо всех сил рубанул по резному деревянному столбику, поддерживающему балдахин его кровати. И тут же отскочил на шаг назад, словно уходя от предсмертного удара уже поверженного врага…
— Я тут, ваше высочество! О-о-о, какой удар!!! Срез гладкий, как стекло…
Услышав восторженный голос телохранителя моего брата, я криво усмехнулась: почувствовавший настроение Коэлина, Валтор пытался отвлечь его от темы раздумий, чтобы ненароком не попасть под горячую руку.
— Какая скотина рассказала этому горному козлу про мой поединок с бароном Ярмеллоном? — зашипел Коэлин, пропустив мимо ушей грубую лесть телохранителя.
— Беглару Дзагаю? Не знаю, ваше высочество…
— А кто знает? — зашипел Коэлин и, снова сорвавшись с места, обрушил град ударов на ни в чем не повинную кровать. — Эта… грязная… немытая… мразь… посмела… меня… пожалеть…
— Да, но барон Ярме… — начал было Валтор, но договорить не успел: сообразив, что именно он хочет сказать, брат вдруг оказался вплотную к нему и, прижав лезвие своего меча к его горлу, еле слышно зашипел:
— Но?! Ярмеллон? Ярмеллон считается восьмым мечом Делирии! Восьмым!!! Значит, я — в лучшем случае девятый. А Дзагай — первый меч равсаров! Первый, понимаешь?!
Дергаться телохранитель не стал: прекрасно зная характер своего хозяина, он предпочел его переубедить:
— Первый меч чего, ваше высочество? Какого-то вшивого племени, в котором наберется от силы пара десятков хороших рубак? Да лучше быть девятым из сотен тысяч умелых бойцов, чем первым — среди горстки горных козлов, не имеющих представления, с какой стороны надо браться за меч! Кстати, кто-нибудь вообще видел, как он дерется?
Коэлин задумчиво склонил голову к плечу, нахмурил брови и, подумав, пробормотал:
— Я — нет…
— Ну, так говорить можно все, что угодно…
— Ты видел, как он двигается? — возмутился брат. — Он легок, как перышко. И быстр, как ветер…
— Видел… — кивнул Валтор. — Заяц тоже легок. И быстр. Однако не справится даже с лисой. В общем, если бы не ваша рана, вы бы его срубили с одного удара. Ну, примерно как этот столбик…
Коэлин опустил меч и задумчиво посмотрел на обрубок:
— Ну-у-у… определенный резон в твоих словах есть… Но все равно — ты себе представляешь его наглость? Жалеть наследного принца и девятый меч Делирии!
— Так деревенщина же, ваше высочество! Никакого понятия об этикете…
— Да… Пожалуй… А деревенщин надо учить… — мстительно прищурился мой братец. — Ладно, всему свое время…
Потом забросил клинок в ножны и принялся озираться по сторонам.
— Может, налить вам вина, ваше высочество? Сегодня жарковато, и постоянно хочется пить… — правильно истолковав взгляд хозяина, поинтересовался Валтор. И, не дожидаясь утвердительного кивка, подскочил к столику, на котором стоял запотевший кувшин, в который я не так давно накапала двенадцать капель снотворного.
— Налей… Потом прикажи, чтобы тут прибрались… А я, пожалуй, пока схожу и навещу Колючку…
…Снотворное начало действовать минут через сорок, когда Коэлин, по своему обыкновению сидящий на моем подоконнике, пересказывал мне новую сплетню о леди Лусии:
— …нет, ты представляешь, он ей говорит, что она ему нравится. А эта… а-а-ахх… потаскуха тут же отвечает: «Ты — тоже! Приходи ко мне… а-а-ахх… сегодня, и я покажу тебе, насколько…» А потом при всех прижимается к нему грудью, поворачивается на месте и уходит!
«Положим, грудью я не прижималась… — мысленно возмутилась я. — И говорила совсем не это…»
— Что самое смешное, а-а-ахх… этот горный козел решил, что… а-а-ахх… завоевал самую неприступную крепость Делирии… — зевая чуть ли не через слово, торжествующе ухмыльнулся принц. — Поэтому… а-а-ахх… тут же послал… а-а-ахх… одного из своих спутников узнавать, где именно… а-а-ахх… находятся покои Полной Луны…
— М-да…. Назвать леди Лусию неприступной крепостью у меня бы не повернулся язык… — улыбнулась я.
— Ага! Она, скорее, похожа на… а-а-ахх… задние ворота какого-нибудь городского рынка: сквозь них шастают все кому не лень… И… э-э-э… не только… э-э-э… шастают… да-а-а… А еще… и… м-да… О чем это я?
…Прислушиваться к бессвязному лепету засыпающего Коэлина мне было некогда: до начала «свидания» с Равсарским Туром оставалось всего ничего, а мне надо было еще добраться до любимых покоев Лусии де Ириен, проверить, насколько правильно Адиль выполнила мои указания, и внести посильную лепту в подготовку к будущему свиданию. Поэтому, дождавшись, пока он уснет, я с большим трудом перетащила безвольное тело брата на свою кровать, подперла входную дверь креслом и, сдвинув в сторону плиту потайного хода, подхватила со стола масляный светильник…
…Шагнув в гостиную леди Лусии, я принюхалась и… онемела: кроме ожидаемого аромата Цветка Пламенной Страсти[37] и заметного только посвященным запаха экстракта милитриски,[38] в комнате пахло… похотью! Нахмурившись, я быстренько пересчитала свечи, пламя которых отливало зеленым, потом вгляделась в лицо своей наперсницы, как раз заканчивающей сервировать стол, и мысленно обозвала себя дурой: Адиль, которой я забыла дать противоядие, провела в комнате, в которой горело восемь свечей с милитриской, больше часа! И теперь сходила с ума от желания!
