Я смотрю налево и направо, поочередно фиксируя взгляд на каждом лице. Потом беру со стола салфетку и кладу себе на колено. Потом снова на стол. Снова на колено.
— Скажи, что тебе не нравится, — говорит Гектор и делает глоток побольше.
— Абсолютно все.
— Все? Даже я?
Я качаю головой:
— Ладно, не все.
Он поднимает и потом хмурит брови:
— Так скажи мне.
Я испытываю сильное желание поведать ему свою тайну, рассказать, почему я здесь и откуда я на самом деле. Я хочу рассказать ему об Аделине, о ее изначальном предназначении и о том, во что все вылилось. Я хочу, чтобы он узнал об остальных, которые сейчас сражаются или в бегах, или бездельничают, как я, и только собирают пыль. Если и есть человек, который точно стал бы моим союзником и помог бы мне всем, чем только мог, так это Гектор. В конце концов, он надежный защитник, от рождения сильный и храбрый просто благодаря своему имени.
— Ты никогда не чувствуешь, что ты здесь чужой, Гектор?
— Конечно, чувствую. Иногда.
— Почему тогда остаешься здесь? Ты мог бы уехать куда угодно.
Он пожимает плечами:
— Есть несколько причин. — Он доливает в бокал вина. — Для начала, кроме меня, некому ухаживать за моей матерью. Плюс это родное для меня место, и я не уверен, что где-то еще будет гораздо лучше. Мой опыт показывает, что от одной только перемены обстановки редко становится лучше.
— Может, и так. Но мне все равно не терпится уехать. Мне осталось пробыть в приюте чуть больше четырех месяцев, ты знаешь? Не говори никому, но, думаю, что я сбегу раньше этого срока.
— Не думаю, что это хорошая мысль, Марина. Ты еще слишком молода, чтобы жить одной. Куда ты подашься?
— В Америку, — говорю я, не раздумывая.
— В Америку?
— Мне там нужно кое-кого найти.
— Если ты так решительно настроена, то почему еще не уехала?
— Из-за страха, — говорю я. — В основном из-за страха.
— Не ты первая, — говорит он и опорожняет весь бокал. Его взгляд утратил остроту. — Ключ к перемене — это избавление от страха.
— Я знаю.
Дверь кафе открывается, и входит высокий мужчина в длинном пальто и со старой книгой в руках. Он проходит мимо нас и садится за столик в дальнем углу. У него темные волосы и кустистые брови. Верхнюю губу закрывают густые усы. Я никогда раньше его не видела, но, когда он поднимает голову и смотрит на меня, мне в нем сразу что-то не нравится, и я быстро отвожу взгляд. Краем глаза я вижу, что он все еще смотрит на меня. Я пытаюсь не обращать внимания. Я возвращаюсь к разговору с Гектором. Вернее, я просто болтаю что-то невразумительное, глядя, как он наполняет свой бокал красным вином, и почти не слыша того, что он говорит в ответ.
Пять минут спустя мужчина все еще смотрит на меня, и я так встревожена, что кафе начинает кружиться у меня перед глазами. Я наваливаюсь на стол и шепчу Гектору:
— Ты знаешь того человека в углу?
Он качает головой.
— Нет, но я тоже заметил, что он на нас смотрит. Он был здесь в пятницу, сидел на том же месте и читал ту же книгу.
— Мне в нем что-то не нравится, вот только не знаю что.
— Не беспокойся, я ведь с тобой, — говорит он.
— Мне надо уходить, — решаю я. Мне охватывает отчаянное желание убраться отсюда. Я стараюсь не смотреть на мужчину, но не могу удержаться и смотрю. Теперь он читает книгу и так развернул ко мне обложку, будто хочет, чтобы я ее увидела. Она старая и мятая, с серым пыльным налетом.
Питтакус Митиленский
и
Афинская война
Питтакус? Питтакус?! Я снова смотрю на него и, хотя не вижу нижней половины его лица, по глазам угадываю понимающую улыбку на его губах. Я вдруг чувствую себя так, будто меня сбил поезд. Неужели это мой первый могадорец?
Я подпрыгиваю, ударяясь коленом о стол и едва не сбивая бутылку Гектора. Мой стул с шумом падает на пол. Все в кафе оборачиваются.
— Мне нужно идти, Гектор, — говорю я. — Нужно идти.
Спотыкаясь, я выхожу из дверей, а потом с бешеной скоростью, быстрее любого разогнавшегося автомобиля бегу домой, не задумываясь о том, что кто-то может это увидеть. Я добираюсь до Санта-Терезы всего за несколько секунд. Я протискиваюсь через двойные двери и быстро захлопываю их за собой. Я прислоняюсь к ним спиной и закрываю глаза. Я стараюсь замедлить дыхание, унять дрожь в руках и в ногах, остановить трясущуюся нижнюю губу. По лицу течет пот.
Я открываю глаза. Передо мной стоит Аделина, и я падаю ей на грудь, даже не думая о напряженности, возникшей между нами час назад. Она неуверенно отвечает на объятия, возможно, смущенная неожиданным проявлением привязанности, которой я не выказывала ей уже много лет. Она отстраняется, и я открываю рот, чтобы рассказать ей о том, что только что увидела, но она прикладывает палец к губам, как я сделала, когда была на мессе с Эллой. Аделина поворачивается и уходит.
* * *
В тот вечер в промежутке между ужином и вечерней молитвой я стою в спальне у окна и гляжу в сгущающуюся темноту, высматривая, нет ли чего-нибудь подозрительного.
— Марина? Что ты делаешь?
Я оборачиваюсь. За мной стоит Элла. Я не слышала, как она подошла. Она передвигается в этих стенах бесшумно, словно тень.
— А, это ты, — говорю я с облегчением. — С тобой все в порядке?
Она кивает, но большие карие глаза выдают ее: все не так.
— Что ты делаешь? — повторяет она.
— Просто смотрю на улицу, и все.
— Зачем? Ты всегда перед сном смотришь в окно.
Она права: с того самого вечера, как она появилась, когда я увидела мужчину, наблюдающего за мной через окно церковного нефа, я каждый вечер смотрю в окно, не появится ли он снова. Теперь я уверена, что это тот же человек, которого я сегодня видела в кафе.
— Я высматриваю плохих людей, Элла. Там иногда бывают плохие люди.
— Правда? А как они выглядят?
— Трудно сказать, — отвечаю я. — Думаю, они очень высокие, обычно смуглые и недоброжелательные на вид. А некоторые могут быть еще очень мускулистыми. Вот такими, — добавляю я и показываю ей свою лучшую позу бодибилдера.
Элла хихикает и идет к окну. Она встает на цыпочки и вытягивается, чтобы выглянуть наружу.
После кафе прошло уже несколько часов, и я немного успокоилась.
Я прикладываю указательный палец к запотевшему стеклу и двумя быстрыми движениями вывожу цифру.
— Это цифра три, — говорит Элла.
— Правильно, малыш. Уверена, что ты можешь изобразить что-нибудь получше, верно?
Она улыбается, начинает водить пальцем по нижней части окна, и скоро на стекле появляется красивая ферма с сараем. Я смотрю, как моя тройка исчезает под замечательной силосной башней Эллы.
