Дордаор уже видел, как лезвие меча разрубает плоть ненавистного врага, словно масло разрезает кости, рассекает мозг, как оседает на пол разрубленное тело. Но в последний момент старик куда-то исчез, на месте где он стоял, осталась лишь черная как сажа тень.
Удар оказался настолько сильным, что меч вылетел из рук Дордаора и глухо зазвенел о камень мостовой. Второй раз в жизни мастер выпускал меч из рук, и оба раза сегодня. Изумленный он застыл, кровь прилила к лицу, щеки зарделись от негодования.
Только теперь Фарамонд понял, какую уловку замыслил старый герцог, и что за рубин сиял в его короне. Древняя магия, старая как само время. Очень мало кто пользовался подобными артефактами, и понятно почему. Цена, какую платишь за могущество — слишком высока. Такого не может позволить себе даже монарх. А вот старый Бриан — может. В груди у герцога давно все умерло, плоть ослабела и иссохла, теперь лишь кровавый рубин дает ему жизнь. У Бриана попросту нет другого выбора. Чужая кровь заменяет ему его собственную. И все эти растерзанные женщины, и изрубленные нами же наемники лишь придали ему сил. Он знал что, будем убивать, и использовал агонию жертв, как подношение камню.
Фарамонд взглянул на Дорадора, тот уже поднял меч, занял оборонительную позицию. Альфарец вертел головой по сторонам, могучие плечи напряжены, нервно облизывает губы — противника и след простыл!
— Ты называл меня трусом, старик! Так где же ты сам! Покажись! — проревел Дордаор.
Бриан возник так же неожиданно, как и исчез. Дордаор не видел, как длинные обрывки иссиня-черного вылезли, подобно гадким червям, из изувеченного тела женщины. Червяки сползлись в кучу, раздулись, как гнойный нарыв. Все происходило так быстро, что Фарамонд не успел и рот открыть:
— Сзади! — выкрикнул он, но уже понял: слишком поздно. Дордаор не успеет обернуться.
Однако Фарамонд недооценил альфарского слуха, едва заслышав звук, мастер ловко извернулся и рубанул мечом назад через правое плечо. Острейшее лезвие меча пропороло черную тунику и погрузилось в грудь, разрезав в сухую, как мумия, плоть герцога. Дордаор ликовал, глядя на острие, торчащее из спины врага.
— Я победил тебя старик. Я победил колдуна, — сказал он с гордостью.
Тонкие иссохшие губы Бриана растянулись в зловещей улыбке, в глазах горят надменные огоньки. Костлявой ладонью, старик схватил торчащий из груди меч, крепчайшая сталь захрустела под тонкими пальцами, и, будто и не сталь вовсе, а хлипкая лучина. Глаза Дордаора широко распахнулись сначала от изумления, а затем от боли. Огрызок родового клинка торчал теперь из его груди.
— Нет, малыш, ты проиграл, — злобно прошипел Бриан, и оттолкнул Дордаора в костер.
Альфарец завалился на бок, как сноп, ревущее пламя мигом пожрало его черные как смоль волосы, перекинулось на одежду. Он не кричал, стекленеющим взглядом все смотрел на торчащую из груди рукоять, на огонь, что лизал багровым языком могучие мускулы. А затем кроваво-красные глаза лопнули…
Фарамонд вздрогнул, отвернулся от ужасной картины, по спине пробежал мороз. Альфарец не был ему другом, все время норовил отрубить голову, кроме того — смертельно ранил Ива. Но как храброго и умелого воина Фарамонд его уважал, и вот Дордаор погиб.
Фарамонд отступил назад, подальше от костров и жуткого герцога. Торопливо оглядел себя, нет ли ран, даже ощупал свободной рукой. Одежда стала гадостно теплой и мокрой, липла к телу. Фарамонд понимал, что это всего лишь чужая кровь, но все равно было тревожно. Руки ныли, а ноги била мелкая дрожь. С приближением Бриана, его недуг становился лишь сильней. Во всем теле чувствовалась медленно сохнущая, как и кровь на одежде под жаром костров, сила. Та Сила в источнике которой Фарамонд так нуждался. Сейчас он понимал, почему белые называют силу — Жизнью.
— Ты прав, Фарамонд, — ответил на немой вопрос Бриан. — Я и сам иногда удивляюсь, насколько мы с ним схожи и насколько все-таки разны.
Длинные седые волосы герцога падали на лицо, рубин в короне едва не разрывается от бурлящей в нем Силы, холодный огонь страдания заменился ярым и ревущим, грани камня мечут тонкие, почти незримые молнии. Герцог неспешно шагал на встречу Фарамонду. В груди зияет страшная рана, через нее видно горящий позади огонь, но сухая, ни капли крови не вытекло наружу. Точно не человек шагает, а хладный труп. Взгляд герцога властный, в глазах играют икорки ликованья: вот он долгожданный триумф!
— Только не ты, Бриан, — сказал глумливо Фарамонд, — если ты и похож на кого, то только на дьявола.
— Ты смог переманить альфара на свою сторону, — более холодным тоном произнес герцог. — Ты знаешь, я даже ощутил некоторое беспокойство, вспомнил, молодость. Когда то и я, как он, был наивен и горд. И меня били, топтали, сбивали с ног, до тех пор, пока я не упаду без чувств.
— Нет, Бриан. Ты никогда не был как он. Ты всегда предпочитал бить в спину. Так чтобы наверняка, — сказал Фарамонд, метнул в герцога колючий взгляд.
— Такова моя природа, тебе ли не знать, Фарамонд, виконт де Блуа, убийца своего отца…, - Бриан зловеще расхохотался, широкая тощая грудь заходила ходуном, так что внутри забулькало.
— Замолчи! — рыкнул барон, злобно сверкнул глазами.
— Ладно, хватит шуток на сегодня, — хриплым властным голосом произнес де Рец, — отдавай скларт, и, может, я не прерву твою ничтожную жизнь.
Фарамонд нахмурившись, пробежал взглядом по жуткой площади. Вокруг него горы трупов, земля и камень залиты кровью, что как вода после дождя собралась в лужи, заполнила ямы в земле и трещины в мостовой. Совсем рядом у подошв сапог — разрубленные, переломанные, изуродованные тела. Вся земля усеяна ими, и даже он сам — покрыт от макушки головы и до самих ног алым, липким, мокрым… «Смерть совсем рядом, бродит среди этих тел. Только что она пришла за Дордаором, теперь мой черед, — мрачно решил Фарамонд».
— Зачем мне отдавать тебе скларт, если ты все равно убьешь меня? — мертвым голосом произнес барон. — Не лучше ли мне забросить его туда, где ты никогда не отыщешь?
— Ты же не хочешь, чтобы я истязал тебя веками? — повел бровью Бриан, протянул вперед длинную худую руку, — отдавай Фарамонд, не будь глупцом.
Барон понял, что выбора нет: не отдаст артефакт и Бриан действительно устроит ему личный ад, длинною в вечность. В темных застенках «Блутштайна» угасла не одна и не две тысячи жизней. Фарамонд покосился на горящий злым огнем рубин: Именно этот камешек и не даст мне умереть под пытками, именно он будет вливать в меня по капле Силу, чтобы я не испустил дух, пока Бриан, как трупный червь, терзает мою плоть.
