Тогда подняли братья отца и хотели вернуться с ним к берегам Митрима. Но неподалеку от Истока Сириона, на перевале, Феанор велел остановиться. Множество тяжких ран получил он в бою и знал, что этот час его — последний. Угасающим взором взглянул он со склонов Эред Ветрин на мрачные, могучие башни Тангородрима, неприступной крепости врага, и предсмертным наитием понял, что никакой силе Нолдоров никогда не одолеть этой твердыни. И заклеймил он тройным проклятьем имя Моргота, а с сыновей взял слово отомстить и исполнить данную в Амане клятву. Умер Феанор. Никто не хоронил его, и нигде нет могилы, где покоился бы славный Нолдор; столь великим и яростным был его дух, что покинутое им тело в тот же миг обрати лось в прах, подхваченный и унесенный ветром. Никогда больше не воплощался он на Арде, никогда больше не покидал покоев Владыки Мандоса. Так погиб сильнейший из Нолдоров. Он принес своему народу великую славу, но рука об руку с ней пришло и великое горе.
В те времена побережье Митрима населяли Серые Эльфы. С радостью встретили Нолдоры вновь обретенных родичей, но вскоре с удивлением обнаружили, что едва понимают друг друга. Слишком далеко за эти века разошлись языки Калаквэнди Валинора и Мориквэнди Белерианда. Именно от эльфов Митрима Нолдоры впервые услышали о могущественном правителе Дориата и о магическом Поясе, ограждающем его земли, от них же пришли в Менегрот и в гавани Бритумбара и Эглареста вести о северных сражениях. Тогда сердца эльфов Белерианда прониклись надеждой и изумлением — в самый трудный час вернулись их могучие родичи с Запада; никто не сомневался, что возвращение это — воля Валаров.
Между тем, как только не стало Феанора, к сыновьям его прибыли послы от Моргота. Они неожиданно легко признали победу эльфов и даже предложили вернуть один из Сильмариллов. Маэдрос, старший из Дома Феанора, уговорил братьев согласиться на переговоры с Врагом в условленном месте. Конечно, Нолдоры доверяли Морготу ничуть не больше, чем он им. Поэтому обе стороны явились на встречу с силами, значительно превосходящими условленные. Но Моргот все-таки оказался предусмотрительней, к тому же в его войсках шли Барлоги. Маэдрос попал в засаду. Его воины пали, а сам он по приказу Моргота был схвачен и доставлен в Ангбанд.
Братьям пришлось отступить в Хитлум и укрепиться там. Моргот, у которого теперь появился заложник, предложил эльфам в обмен на его жизнь немедленно прекратить войну и убираться на Запад, а если им это не по нраву, пусть уходят подальше в южные земли. Сыновья Феанора хорошо понимали: что бы они не сделали, Моргот может и не освободить Маэдроса; к тому же прекратить войну означало нарушить данную ими клятву. На предложения Врага последовал отказ. И тогда Моргот повесил Маэдроса за запястье правой руки над пропастью, на высокой скале, защищавшей Тангородрим.
Первый восход Луны совпал с вестями о Финголфине, преодолевшем льды и вступавшем в Среднеземье. А когда он уже приближался к Митриму, на западе в нестерпимом блеске поднялось из-за горизонта невиданное светило — это впервые всходило над миром Солнце. Навстречу ему развернулись голубые и серебряные знамена, запели трубы. Под ногами эльфов из земли тянулись вверх ростки, покрывались бутонами и расцветали прекрасными цветами. В мир пришел Свет и кончились Века Звезд.
Великий Свет обратил в бегство толпы Моргота. Финголфин, не встречая сопротивления, миновал крепости Дор Дэйделота — враги словно сквозь землю провалились (а так оно и было на самом деле). Эльфы подошли к воротам Ангбанда и учинили великий шум, ударяя мечами о щиты и трубя в трубы. От этих звуков дрожали стены башен.
Услышал их сквозь муки Маэдрос и вскричал громко, но голос его поглотили каменные толщи.
Рассудительный и осторожный Финголфин вскоре покинул Дор Дэйделот. Народ его, утомленный тяжелым походом, нуждался в отдыхе. Понимал Финголфин, что твердыню Ангбанда не сокрушить звуками труб, а коварный Моргот способен на все. Поэтому повернул он эльфов назад и повел к Митриму. Рассказывали, что там обосновались сыновья Феанора, да и Сумеречные Горы показались предводителю надежным щитом от Врага. Придя в Хитлум, он встал на северных берегах озера. После великих потерь и страданий ледового пути никаких теплых чувств к Дому Феанора вновь прибывшие не испытывали, считая сыновей равно повинными в делах отца. Вот-вот могла вспыхнуть междоусобица. Но даже теперь, после гибельного перехода, народы Финголфина и Финрода, сына Финарфина, оставались многочисленнее пришедших с Феанором. Они поставили лагерь на северном берегу, а сыновья Феанора перенесли свой на южный берег, так что теперь озеро разделяло их. Многие в народе Феанора стыдились предательства, невольными соучастниками которого они оказались в Лосгаре; переход брошенных ими бывших друзей по Льдам Севера достоин был изумления; они с радостью бы приветствовали отважных сородичей, но от стыда не смели.
Сказывалось проклятие, лежащее на Нолдорах. Время шло, эльфы упустили момент, когда Моргот колебался, а его полчища пребывали в страхе и растерянности под взглядом нового светила. Правда, Моргот быстро пришел в себя. Он узрел раздор в стане своих врагов и расхохотался. По его приказу в копях Ангбанда срочно изготовили огромные дымы, и вот они поползли с вершин Железных Гор, и даже из долин Митрима видны были зловещие пятна, скрывающие яркие небеса первых рассветов Земли. Восточный ветер гнал их в сторону Хитлума, и тогда меркло солнце, а долины, ущелья и воды Митрима окутывал мрачный, ядовитый саван. Враг готовился к войне. Днем и ночью содрогалась земля от грохота подземных кузниц Моргота. Пока не поздно, доблестный Фингон, сын Финголфина, решил положить конец вражде, разделившей народ Нолдоров. Давным-давно, в блаженные времена, когда Мелькор пребывал в заточении, а ложь еще не отравила Благословенный Край, был у Фингона близкий друг — Маэдрос. Не ведал Фингон, что Маэдрос совсем недавно вспоминал друга, глядя на пылавшие корабли. Один, ни с кем не советуясь, отправился Фингон на поиски Маэдроса, и подвиг его по достоинству прославлен среди других великих дел вождей Нолдоров.
Под покровом мглы, сотворенной самим Врагом, Фингон незамеченным добрался до стен Тангородрима. Долго пытался он найти хотя бы тропку, ведущую в твердыню Моргота, и отчаяние охватывало его все сильней, ибо не было никакой дороги, а с высоких склонов горного хребта был виден окрест унылый, разоренный край. Орки затаились в глубоких подземных норах, возможно, их было много вокруг, но, презрев опасность, взял Фингон лютню и запел песню о Валиноре, сложенную Нолдорами задолго до того, как вражда разделила единый народ. Чистый голос его звенел в мрачных теснинах, слышавших до этого лишь стоны и крики ужаса. И песня о Благословенном Крае помогла ему найти то, что он искал. Внезапно, где-то высоко над ним, слабый голос подхватил слова песни, а потом позвал Фингона по имени. То был Маэдрос. Мгновенно взобрался Фингон к подножию отвесной скалы, к которой был прикован его друг, но приблизиться к несчастному по зеркально-гладкой стене не смог бы никто. Измученный болью, потерявший всякую надежду, Маэдрос умолял Фингона сжалиться над ним и прекратить немыслимые страдания. Долго колебался отважный Нолдор, но, не видя другого выхода и не в силах выносить муки друга, со слезами поднял лук и вложил длинную стрелу. И прежде чем спустить тетиву, с последней надеждой воззвал он к Владыке Манвэ: «О Ты, Отец птиц небесных! Сжалься над бедами Нолдоров. Отдаю оперенную стрелу на волю Твою!»
