— Именно поэтому националисты никогда не станут достаточно сплочёнными, чтобы представлять собой настоящую угрозу.
— Делгос, кажется, справляется весьма неплохо, а это республика, управляемая народом.
— Они все не более чем кучка лавочников.
— Возможно, они не просто лавочники.
— Это не имеет значения. Важно вот что: почему империалисты так взволновались из-за встречи нескольких мятежников в Мелингаре?
— Может быть, Этельред посчитал, что его маркиз задумал помочь им — как ты это сказал? — «поотрубать головы всем аристократам».
— Ланаклин? Ты серьезно? Виктор Ланаклин не националист. Националисты — это простолюдины, пытающиеся украсть власть у знати. Ланаклин — империалист, как и все дворяне Уоррика. Они религиозные фанатики, которые желают единоличной власти под управлением Наследника Новрона. Думают, что он чудесным образом объединит всех и приведёт в какую-то мифическую эпоху изобилия. Это такие же несбыточные мечты, как и у националистов.
— Может, всё дело просто в романтической связи? — предположил Адриан.
Алрик вздохнул и покачал головой, отказываясь продолжать разговор. Он встал и протянул руки к огню.
— Ну что, Майрон, как скоро завтрак будет готов? Я умираю от голода.
— Боюсь, мне почти нечего вам предложить, — сказал Майрон, устраивая над огнем небольшую решётку. — У меня есть немного картофеля в мешке в углу.
— Это всё, что у тебя есть? — спросил Ройс.
— Мне очень жаль, — ответил Майрон с искренним огорчением.
— Нет, я хотел сказать, что этот картофель — единственная твоя еда. Если мы его съедим, у тебя ничего не останется.
— Ну… — Он пожал плечами. — Я как-нибудь справлюсь. Не беспокойтесь за меня, — сказал он, не унывая.
Адриан достал мешок, заглянул в него, а потом передал монаху.
— В нём всего восемь картофелин. Как долго ты собираешься пробыть здесь?
Некоторое время Майрон ничего не отвечал, а потом наконец заговорил, ни к кому конкретно не обращаясь:
— Я никуда не собираюсь. Мне нужно остаться. Я должен всё восстановить.
— Восстановить что? Аббатство? Это ужасно тяжёлая работа для одного человека.
Он покачал головой:
— Библиотеку, книги. Этим я и занимался прошлой ночью, когда вы приехали.
— Библиотека уничтожена, Майрон, — напомнил ему Ройс. — Все книги сгорели. Теперь они просто зола.
— Знаю, знаю, — сказал он, убирая с глаз мокрые волосы. — Вот почему я должен их заменить.
— Как ты собираешься это сделать? — спросил Алрик, ухмыляясь. — Переписать все книги по памяти?
Майрон кивнул.
— Когда вы приехали, я работал над пятьдесят третьей страницей «Истории Апеладорна» Антуана Булара. — Майрон подошёл к самодельному столу и вытащил небольшой ящик. Внутри лежало около двадцати страниц пергамента и несколько свёрнутых листов тонкой кожи. — У меня закончился пергамент. После пожара почти ничего не осталось, но кожа вполне годится.
Ройс, Адриан и Алрик осмотрели записи. Майрон писал аккуратным мелким почерком, заполняя лист от края до края. Не оставляя пустого места. Были обозначены даже номера страниц. Но располагались они не в конце листа, а там, где стояли в первоначальной рукописи.
Пристально глядя на великолепно воспроизведённый текст, Адриан спросил:
— Как ты смог запомнить всё это?
Майрон пожал плечами:
— Я помню все книги, которые прочитал.
— И ты прочитал все книги в здешней библиотеке?
Майрон кивнул:
— У меня было много свободного времени.
— Сколько их тут было?
— Триста восемьдесят две книги, пятьсот двадцать четыре свитка и тысяча двести тринадцать отдельных пергаментов.
— И ты помнишь все до одной?
Майрон снова кивнул.
Все трое сели, уставившись на монаха с благоговейным трепетом.
— Я был библиотекарем, — сказал Майрон, будто это всё объясняло.
— Майрон, — вдруг сказал Ройс, — а во всех этих книгах ты когда-нибудь читал про место под названием тюрьма Гутара или про узника по имени Эзра… ходин?
Майрон покачал головой.
— Полагаю, вряд ли кто-нибудь стал бы записывать что-то, имеющее отношение к тайной тюрьме, — разочарованно сказал Ройс.
— Но об этом упоминалось несколько раз в свитке и один раз в пергаментной рукописи. Однако в пергаменте Эзраходина называли узником, а Гутару — императорской тюрьмой.
— Мариборова борода! — воскликнул Адриан, с почтением глядя на монаха. — Ты действительно запомнил целую библиотеку?
— Почему «императорской тюрьмой»? — спросил Ройс. — Ариста говорила, что это церковная тюрьма.
Майрон пожал плечами:
— Возможно, потому, что в имперские времена Церковь Нифрона и империя были объединены. «Нифрон» — древнее название императора, произошедшее от имени первого императора — Новрона. Так что Церковь Нифрона — почитатели императора, и всё, связанное с империей, также может считаться частью церкви.
— Вот почему члены Церкви Нифрона так настойчиво ищут Наследника, — добавил Ройс. — Он будет их божеством, если можно так сказать, а не просто правителем.
— В библиотеке было несколько очень интересных книг о Наследнике Империи, — взволнованно сказал Майрон. — С предположениями относительно того, что с ним случилось…
— Так что там про тюрьму? — спросил Ройс.
— Ну, про неё совсем мало упоминаний. Единственное описание было в очень древнем свитке под названием «Собрание писем Дайилиона». Подлинник прибыл сюда однажды ночью, примерно двадцать лет назад. В то время мне было только пятнадцать, но я уже был помощником библиотекаря, когда прибыл умирающий от ран священник с этим свитком. Тогда тоже шел дождь, почти как сейчас. Священника забрали в лекарские палаты, а мне поручили присматривать за его вещами. Я взял его сумку, которая насквозь промокла, и обнаружил в ней разные свитки. Я боялся, что вода могла их повредить, так что развернул их, чтобы они просохли. Пока они были открыты, я не устоял и прочитал их. Обычно я не могу устоять перед соблазном что-нибудь прочесть.
И хотя два дня спустя он выглядел не намного лучше, священник покинул аббатство и забрал свитки. Никто не смог убедить его остаться. Он казался напуганным. Сами свитки были частью переписки архиепископа Венлина, главы Церкви Нифрона во время распада империи. Одним из них оказался указ о строительстве тюрьмы, изданный уже после падения империи, вот почему я подумал, что этот документ был исторически важным. Из него следовало, что церковь установила контроль над государством сразу же после исчезновения императора. Это показалось мне довольно интересным. Также удивительна была срочность этого строительства, особенно принимая во внимание неразбериху того времени. Теперь я понимаю, что это был очень редкий свиток, но, конечно, тогда я этого не знал.
