Наутро Джерри торчал навытяжку в огромном холодном зале и как мог почтительнее взирал на ночную посетительницу.
Строгая дама с ледяным взглядом светлосерых глаз, невозможно стройная в черном костюме для танцев, с волосами «в узел» на затылке и бесстрастным выражением лица стояла, слегка опираясь локтем левой руки на станок. Изящная, небрежная поза.
В странных штанах в обтяжку, с жестким поясом на шнуровке, который заканчивался чуть ли не под грудью, было трудно дышать. И еще было страшно стыдно глядеть на себя в зеркало. Даму же, видимо, это не смущало. Она подошла и вдумчиво обозрела Джерри в течение минимум двадцати минут. Парень залился краской и смотрел в пол.
— Называй меня госпожа Хедер. Я твой хореограф. Как же твое имя?
— Джерри.
— Джерри, — в ее глазах была насмешка, задрав подбородок, она заглядывала в лицо преувеличенно снизу вверх. — Есть ли у тебя имя побольше?
— Джерард, — полу проглоти л он.
— Джерард, — повторила дама, с удовольствием выделив каждую букву «р». — У тебя, говорят, проблемы? А ну, пройдись до окна, я посмотрю.
Он прошелся. Туда, обратно. Женщина нахмурилась — не сердито, оценивающе.
— Да, — сказала она спустя минутку. — Но было бы странно человеку твоего роста порхать по-птичьи. Есть грация фламинго, а есть грация дракона. Каждому свое. А маневренность слабовата лишь потому, что ты не балансируешь, просто бросаешь вес, куда придется. Будем учиться распределять.
— Можно вопрос, госпожа Хедер?
— Да?
Он помялся:
— А мне обязательно носить эти… это…
— Повернись-ка.
Джерри повернулся. Дама за что-то схватилась и дернула с недюжинной силой. Воздуха поубавилось.
— Это корсет, Джерррард, — наставительно сообщила она. — Пожалуй, стоит добавить еще ремень и ошейник для осанки.
Ему захотелось завыть и убежать.
— Ого! — отреагировал Эрфан, появляясь в зале, и окидывая пошлым взглядом униформу воспитанника. — Во что здесь играют?
— Нам нужен канат, — непреложным тоном заявила госпожа Хедер. — И еще музыка.
— Будет вам и музыка, будет и канат.
За неимением личного оркестра Эрфан приволок откуда-то механическую птицу в клетке. И толстенький канат. Насчет музыки Джерри раздумывал, а не открыть ли Межмирье — тренировался, научился, похвастаться не перед кем, и, кстати, его личная мелодия очень ритмична. Но Эрфан давал четкие указания насчет несанкционированных действий. Проще говоря — водить даму Хедер за руку по Межмирью и изображать из себя легендарное существо полагалось только одному человеку.
— Ты собираешься лезть на канат в ботинках? — удивилась хореограф, когда веревка была подвешена, а Эрфан уже откланялся и исчез по делам.
На его семнадцатом эффектном падении с высоты человеческого роста мистресса растерянно поправила в прическе шпильку и жестом подозвала к станку.
— Какие танцы ты знаешь?
Какие? Где же разъезжают театры в повозках? Село, деревня, поле, лес. Такие и танцы.
Учительница по-своему истолковала его молчание:
— Ничего. Не страшно. В принципе, с сотворения мира мало кто добавлял действительно новое движение. И совсем уж неестественных для человеческого тела практически нет. Да они тебе и незачем. Шаг есть самое простое и одновременно самое сложное. Шаг бывает…
Вообще-то Джерри думал, что шаги это то, чем ходят, но такой функции балетмейстеры всех эпох за шагом не признавали. К концу первого занятия Джерри забыл, как ходил до этого, а по-новому еще не научился.
— Ну, как? Полная безнадега? — кивнул в его сторону возвратившийся Эрфан. — Слышал, чтобы у людей руки не оттуда росли, но чтобы ноги…
— Да зря вы так, ноги там в порядке, — не согласилась мистресса. — Хорошие, можно сказать, ноги. У него на удивление классическая ступня канатоходца — длинная, узкая. Но — баланс. Мешает абсолютное отсутствие баланса. Надеюсь, поправимо.
— А ну, на конюшню, — огрызнулся Эрфан, заметив, как завороженно Джерри слушает мнение хореографа о своей персоне. — Или устал? Массаж с розовым маслом не заказать?
На втором занятии госпожа заметила, как сильно стесняется ученик своего вида, и разрешила накидывать сверху рубашку.
Джерри втайне желал новой преподавательнице всего хорошего за вот эти подъемы после первых петухов. Пока не приметил, что она-то просыпается гораздо раньше, да еще в том же самом классе проделывает упражнения, для которых его, например, потребовалось бы вначале сварить. Человеческие конечности ТАК не гнутся! Он устыдился, заткнулся и стал гораздо прилежнее.
С каната Джерри падал. Ноги, которые раньше он ставил при ходьбе основательно, широко, никак не желали шагать в одну линию. Руки, натренированные на резкие удары, не могли освоить легкие, как паутинка, балансировочные взмахи. Ошейник и ремень сводили лопатки и задирали голову, он терял зрительную связь с канатом и рушился вниз. Госпожа Хедер была терпелива и невозмутима.
— Прима-балерина Императорского театра! — сказал как-то Эрфан. — Собственно, я ей предложил такую плату, чтобы она могла купить себе маленький театр в столице. Как-то сходил я на балет… Она была хороша, как богиня, парень, ну и один знакомый меня ей представил. Хотя пришлось поуговаривать. Ты мне во столько обходишься, скажи еще, что учитель тебя ни в грош ни ставит!
Одним прекрасным утром канат порвался. Эрфан распорядился на кухне давать меньше еды. Джерри похудел, что казалось невозможным. Джерри плохо спал ночами.
К оскорблениям Эрфана он привык. Легкие насмешки мадам просто сбивали его с ног.
Однажды он преступно прокрался после полуночи на кухню и стал лазить по кастрюлям. Но обнаружил только дохлый огурец да черствую горбушку. С жадностью попытался отгрызть от хлеба. Хрустнул огурцом, набил полный рот. Потом стало светло. Глотая обдирающую горло снедь, Джерри не сразу понял, что мадам вошла на кухню и теперь стоит, молча наблюдая за ним поверх язычка маленькой свечи. А когда понял, то поперхнулся, закашлялся и чуть не вывернул обратно все до крошки.
Госпожа Хедер поставила подсвечник на пустой каменный стол и подошла. Ее узкая ладонь взлетела, и парень покорно ожидал, например, пощечины. Вместо этого она покачала головой и погладила его по щеке.
— Ешь, — сказала тихо, — ешь. Бедный мальчик.
И одним пальцем осторожно смахнула крошки с его губ. Скользящее, странное движение, от которого почему-то бросило в жар. Джерри переступил босыми ногами по полу, но уйти с кухни, не отодвинув учительницу, было невозможно.
— Для чего тебя так учат? — спросила госпожа Хедер. — Что ты будешь делать?
Он не смог быть честным.
— Охотиться, — сказал, — на волков. Мадам не поверила, вздохнула только. Выдержала паузу.
