Выбежав из деревни, орки ушли недалеко. Ат-а-гхан бежал всего полтора часа, ни разу не перейдя на шаг. Впрочем, для тех, кто может бежать круглые сутки, это не очень трудное упражнение. Через полтора часа мы были у подножия невысокого холма или, скорее, кургана, уж очень он был правильно округлый.
Нисколько не сомневался тогда, а сейчас просто знаю, что место это Гхажш нашёл и выбрал заранее. Он это умеет и любит всё предусмотреть и выбрать наилучшее. Позаботиться о каждой возможной случайности. Ума не приложу, как это у него выходит. Я тоже люблю быть предусмотрительным, как предусмотрительны все хоббиты, но его дотошная въедливость в подготовке любого дела иногда раздражает даже меня. Правда, это его качество сильно выручает в иные неприятные минуты жизни.
Холм, как я уже говорил, был невысок, но зато широк в основании, отчего склоны были очень пологими. Кроме северного. Там, у подножия, его огибал ручей, и потому склон был подточен водой и в самом низу имел довольно крутой обрыв футов восьми высотой. С западной стороны холма росла кленовая роща. Южный же и восточный склоны были голы и гладки. Гхажш выбрал этот холм для обороны.
«Стой! – прозвучало в голове отряда, и Урагх остановился так резко, что я едва не перелетел через его голову. Но пальцы держали мои лодыжки крепко. – Ставим бургх на вершине. Первый десяток – полночь, второй – закат, третий – полдень, четвёртый – восход, пятый – склон, остальные – вода и прочее», – из этого приказа Гхажша я не понял ничего. Но орки всё поняли отлично. Они сбросили мешки, и через мгновения в роще уже застучало железо по дереву. Впрочем, в рощу убежали не все, а только половина, остальные потащили мешки на вершину холма. Урагх тоже. Он снял меня с шеи, поднёс к моему носу свой впечатляющий кулак и доходчиво объяснил, что передвигаться мне придётся самому, а если я не буду за ним успевать или буду ему мешать, то он найдёт способ заставить меня быть порасторопней. Мне оставалось только кивать, поскольку в исполнении его обещаний я нисколько не сомневался.
После этого он подхватил два ближайших мешка и попёр их вверх по склону с такой быстротой, что я едва успевал переставлять ноги. На вершине холма работа уже кипела. Но зачем всё это делается, я не понимал. Меня, например, поразило, что орки копают ямы. Одну, узкую и глубокую, – на самой верхушке холма. Одну неглубокую, но широкую – рядом. И множество маленьких – со всех четыре сторон. Их копали особенно занятно. Один орк рыхлил землю мечом. Он втыкал его в землю узким остриём и начинал вращать и раскачивать клинок, нажимая на него, так что тот скоро уходил в землю едва не по рукоять. Потом меч вынимался, и второй орк начинал вытаскивать взрыхлённую землю такой же кожаной рукавицей с железным ободком, что я видел у Гху-ургхана.
Кстати, если Вы удивляетесь, почему я раньше говорил о широких мечах, а теперь заговорил об узких, то я поясню. Это одни и те же мечи. У орков много необычных вещей, назначение которых не всегда угадаешь с первого взгляда. Меч снаги называется чингхри, и в ножнах он, действительно, кажется широким. Но, на самом деле, только основание клинка, у самой рукояти, имеет ширину в ладонь. К концу клинок сужается до двух пальцев, а остриё заточено тупым углом, как кузнечное зубило или бронебойная стрела. Таким мечом очень удобно пробивать прочные доспехи, и он не требует особого умения в бою. Только смелости, чтобы сблизиться с противником, поскольку он короткий, всего два фута. Но смелости урр-уу-гхай не занимать.
Пока копали ямы, снизу, от рощи, уже тащили колья и связки веток и прутьев. Колья начали забивать в те глубокие узкие лунки, что копали с помощью мечей. Делалось это быстро и просто. То, что до сих пор казалось мне наспинной доской для переноски тяжёлого мешка, оказалось вытянутым щитом неправильной шестиугольной формы. Один орк вставлял кол в ямку и накрывал его верхушку щитом, а другой изо всех сил колотил по щиту мягким молотом из буургха и такого же кола. Молот называется огхрап, я уже упоминал о нём. Третий орк шёл за ними, утаптывал землю вокруг забитых кольев и заострял мечом их верхушки. Скоро вершина оказалась огороженной со всех четырёх сторон тремя рядами острых кольев. Между кольями переплели ветки, сплетая колья не только в одном ряду, но и в соседних. А промежутки между получившимися плетнями набили землёй и дёрном, причём, пласты дёрна укладывали так, чтобы они образовали две рядом стоящие стенки, наружную и внутреннюю, а землю сыпали уже между ними. Готовая стена, с остро торчащими верхушками кольев, получилась толщиной в полтора фута и высотой оркам по грудь, даже чуть выше. Никаких ворот в ней не было.
Делали стену быстро, но без поспешливой суеты. Каждый, явно, точно знал, что ему надо делать. Пока одни забивали колья и сплетали плетень, другие резали дёрн и копали землю за пределами стены, так что в итоге там ещё получился неглубокий ров.
Широкую яму у вершины выстлали буургха в два слоя и залили водой. Её таскали из ручья в снятых штанах с завязанными внизу штанинами. Получились очень вместительные бурдюки. Яма была тоже вместительная, так что тем, кто таскал воду, пришлось сбегать за ней несколько раз. Во вторую, глубокую, они вкопали двадцатифутовый ствол дерева, разветвляющийся к вершине, а на самой вершине, между ветками, натянули ещё один буургха, как люльку. В неё немедленно кто-то забрался и принялся обозревать окрестности.
Склон тоже не был забыт. Его долго-долго поливали водой, а всё пространство, в пятидесяти футах перед стенами, утыкали маленькими заострёнными колышками. Совсем уж напоследок все оставшиеся буургха намочили в ручье и вывесили на наружную сторону стен. Через два часа непрерывного слаженного труда на вершине возникла маленькая, примерно сорок на сорок футов, земляная крепостца. И тогда всем было приказано поесть и приготовиться.
Ели, как обычно, сухари и вяленое мясо, а мне кроме того досталось ещё и несколько сушёных, сморщенных, как старушечье лицо, груш. Вид у них был жалкий, но на вкус они оказались очень сладкими. Не знаю, то ли я привык к орочьей пище, то ли ещё не оправился от Гхажшурова «гостеприимства» и последующего лечения, но этого мне хватило для утоления голода. Только пить я опасался. Согласитесь, довольно трудно заставить себя сделать глоток воды, которую только что на ваших глазах таскали в пропотевших штанах. Моя жажда была не настолько сильна. Но подвергать меня такому испытанию никто не стал. Урагх дал мне напиться из своей баклаги и выдул остатки досуха. Нескольких орков потом посылали к ручью заново наполнить баклаги для всех.
Пообедав или, скорее, поужинав, орки принялись готовиться к бою. Урагх сел на землю, скрестив ноги калачиком, положил на них освобождённый от ножен кривой меч и достал кинжал. Повернув кольцо на конце рукояти, он достал из открывшейся полости крохотный волосяной помазок. Помазок был весь в чём-то тягучем, словно смола, чёрном и неприятно и резко пахнущем. Эту тягучую жидкость Урагх стал осторожно, мелкими точными мазками, наносить на лезвие своего меча. Рядом кто-то делал то же самое с наконечниками стрел. «Яд, – перехватив мой взгляд, пояснил Урагх. – Царапну, и через пару часов загниёшь заживо, а через пару дней и копыта откинешь». Он спрятал помазок обратно в рукоять кинжала, тщательно осмотрел её, нет ли потёков, и принялся натягивать на лук тетиву.
